– Да, слышал. – Елисеев махнул рукой. – Отборное зверье туда набирают. Вот и получается, Николай Федорович, что наша нынешняя задача – минимизировать те бедствия, что причинит УПА, оказавшись у нас в тылу. Не поляки наши враги. Я не советовал бы сейчас тебе связываться даже с немцами. Эшелоны под откос – другое дело, а вот затяжное противостояние с фрицами – это неправильно. Их отсюда выбьют. Дело не в немцах, а в поборниках так называемой самостийности. Ты понимаешь, о чем я?

– Да уж не маленький, Василий Емельянович, – сказал Глинский.

– Что тут произошло, по-твоему? – спросил полковник. – Столы накрыты, выпивка, закуска, опять же гармошка. Думаешь, поляки под стволами все это принесли и развлекали бандеровцев?

– Думаю, те под наших рядились. – Глинский поморщился. – Сказали, что не дадут в обиду, вот сельчане и расстарались. А как нажрались да напились, давай зверствовать.

– Товарищ командир! – подбежал Володька Кондратьев, смышленый заместитель по разведке. – Пусто, не осталось никого. Может, кто-то утек, если повезло. Они перед управой побоище устроили, а потом по домам прошли, в зажиточных хатах все перевернули, забрали ценные вещи. Мы несколько мертвых старух нашли да мужика безногого. Эти сволочи развлекались, вилами к полу прибивали. Жечь дома не стали, уморились, наверное. Или лень было.

– Я понял, Володька, – буркнул Глинский. – Бери людей, проверь все подходы к селу, особенно с запада. – Когда Кондратьев убежал, командир отряда повернулся к Елисееву и проговорил: – Как бы не по наши души приходили эти упыри. С поляками покончат, за нас возьмутся. Им постоянно надо кого-то убивать. У них людские резервы неистощимы, плюс немцы, а у нас бойцов кот наплакал. Дождемся Кондратьева с докладом и будем уходить на базу.

Доклад последовал раньше, чем ожидал Глинский. Разведчики бежали навстречу ему от западных строений.

– Николай Федорович, назад! – Кондратьев замахал руками, запыхавшись, и сообщил: – Сенька Лепский на скалу забрался, а оттуда всю округу видать. Колонна по дороге катит. С той стороны. – Он показал рукой на юго-запад. – Росомач объехали, с опушки подбираются. Несколько трехтонных «Опелей». Пока непонятно, бандеровцы это или немцы. Думаю, пронюхали, что мы на подходе, Николай Федорович, задумали от леса нас отлучить. Не пройдет у них этот номер!

Ясный перец, что не пройдет!

Он был в родной стихии, отдавал внятные лаконичные команды, для выразительности усиливал их чисто по-русски. Его люди, давно научившиеся выполнять приказы, мигом пришли в движение. Партизаны через огороды выбегали на северную околицу, ныряли в бурьян, исчезали в нем.

Глинский пересчитывал их. Вроде все на месте. Молодые, но неплохо подготовленные парни, натасканные на секретных базах. Все рассредоточились на краю лощины, терпеливо ждали приказа.

Прибежал Сенька Лепский, съехал в лощину на тощей заднице и жизнерадостно сообщил:

– Колонна встала на опушке, от нее отделились с полдюжины пехотинцев, движутся по буеракам к селу. Остальные вроде ждут. Если телиться не будем, то можно припустить на северо-запад и незаметно просочиться в лес.

Притвориться невидимками партизанам не удалось. Они одолели половину пути по складкам местности, когда за их спинами загремели выстрелы. Одного бойца пуля зацепила за руку.

На опушке забегали люди. Это было подразделение УПА в немецких мундирах и кепках-мазепинках.

– Поднажмите, парни, уйдем! – прохрипел Глинский, хватаясь за сердце.

Возраст уже не тот для беготни с препятствиями.

– Кондратьев, бери двух бойцов, пулемет и прикрывайте, потом догоните. – Командир отряда понимал, что это чистое самоубийство.