– А вышел оттого, что там чересчур весело, – обезьяна на людей кидается, парики стаскивает. Так я и не стал ждать, чтобы она и на меня прыгнула… Подобная забава мне не по вкусу.

Он тут же и раскаялся в том, что сказал это: «К чему я говорю и кому, разве стоит!»

Он чувствовал себя утомленным и опустился в первое попавшееся кресло.

Но действие, произведенное его словами, было замечательно. Все эти старые знакомые, обступившие было его и хватавшие его руку, вдруг отступили от него, как от зачумленного.

«Что он, сумасшедший, что ли? Какова смелость, какова дерзость! И во всяком случае, он человек опасный, от него надо подальше, не то еще наживешь себе беды!..»

В толпе, обступившей было Сергея и потом мгновенно от него отхлынувшей, находился один человек, который, очевидно, не признавал его зачумленным и опасным, напротив, он все внимательнее, серьезнее и ласковее смотрел на него.

На вид этому человеку, казалось, лет около пятидесяти, но он был еще очень бодр и крепок; красотой не отличался: неправильные черты, большой толстый нос, крупный рот, небольшие, но зоркие и приятные глаза, на щеке бородавка. Одет он был скромно и держал себя просто и непринужденно. На кафтане его виднелась звезда, указывавшая на довольно видное, во всяком случае, служебное положение. Нельзя было сказать, чтобы он производил своей фигурой, своим лицом особенно привлекательное впечатление, но, во всяком случае, лицо это было из тех, на которое нельзя было не обратить внимания. Несмотря на некрасивость, оно поражало чем-то особенным, оно решительно выделялось среди окружавших его лиц, но чем – это трудно было определить сразу.

Человек этот вошел в приемную как раз в то время, когда Сергей почти выбежал из заветных дверей, сквозь которые пропускались только избранные. Он услышал имя Горбатова, не проронил ни одного слова из расспросов, к нему обращенных, и из даваемых им ответов.

И теперь, когда Сергей сидел одиноко в своем кресле, ни на кого не глядя, с презрительной усмешкой, то появлявшейся, то исчезавшей на губах его, когда он, пораженный всем виденным и слышанным, уже начинал себе задавать вопросы:

«Да что же я тут делаю? Чего жду?.. Просто уйти без всяких объяснений!.. Ведь не сошлют же меня за это на каторгу!..» – этот внимательно глядевший на него господин тихонько подошел к нему и уселся рядом с ним на стул.

– Вы, верно, только что изволили прибыть в Петербург и еще не знакомы со здешними порядками? – проговорил пожилой человек, обращаясь к Сергею.

Тот поднял глаза и изумленно взглянул на него. Лицо незнакомое, но голос такой мягкий, и в нем звучит участие. Вот и улыбка искривила несколько бледные, крупные губы – такая тонкая, саркастическая улыбка.

– Да, я только что приехал и не знаю здешних порядков, – ответил Сергей, внимательно разглядывая нежданного своего собеседника.

– Оно и видно, – продолжал тот, понижая голос.

Но предосторжность эта была лишняя – их все равно никто не слышал: они были вдвоем в опустевшем углу обширной комнаты.

– Оно и видно, – повторил он. – Вот ведь как вы всех этих господ напугали… Мы совсем не привыкли к подобным событиям, а это – событие!.. Быть допущенным во вторую приемную его светлости и уйти оттуда потому, что княжеская обезьяна не понравилась!.. Ах бог мой, да ведь мы счастливыми себя почитаем, если обезьянка на нас кинется и пошалит с нами – это обратит внимание его светлости, он нас заметит.

Сергей глядел вопросительно и изумленно. «Чего ему от меня нужно?»

Незнакомец, очевидно, понял его мысль.