Мура затрясло. Когда Джосс поравнялся с ним, он повернулся и спросил:

– А это зачем?

– Да просто так, – ответил Джосс. – Ничего осо… О, здравствуйте, мистер Фэрли.

Пришлось Муру снова обернуться в сторону страшной станины. Возле нее теперь стоял пожилой человек со всклокоченными бакенбардами и с длинной винтовкой в руке; ствол винтовки смотрел вниз, на толстые кожаные гетры, а приклад упирался в правый локоть.

– Виселица моя, – сообщил пожилой человек, неприязненно глядя на Мура. – В назидание. В пример. Ясно?

Мур не знал, что и сказать. Винтовка была очень страшная.

Мистер Фэрли перевел взгляд на Джосса. Глаза у него были блеклые, жестокие, затененные кустистыми бровями.

– Как тебе только в голову взбрело приводить в мой лес такого, как он? – процедил он.

– Он живет в замке, – ответил Джосс. – Имеет право.

– Сходить с дорожек запрещено, – отчеканил мистер Фэрли. – Следи, чтобы он не сходил с расчищенных дорожек. Не желаю, чтобы он мне тут дичь распугивал. – И он снова уставился блеклыми глазами на Мура, а затем развернулся и затопал прочь вглубь леса, шумно сокрушая тяжелыми ботинками траву, листья и побеги.

– Егерь, – пояснил Джосс. – Поехали.

Мур, совершенно огорошенный, мысленно попросил Саламина двинуться дальше по дорожке.

Еще через три шага Мур и Саламин оказались в той самой глухой чащобе, которой этому лесу полагалось быть. Это было очень странно. Никаких декораций, никакой гладкой зеленой дорожки, никаких больших деревьев. Вместо них кругом раскинулось темно-изумрудное пространство, полное земляных зеленых запахов, до того полное, что аромат забивал все остальное. И хотя Мур и Саламин двигались через эту дальнюю даль, Мур был готов спорить, что Джесс, ехавший рядом, по-прежнему едет по дорожке среди декораций.

«Пожалуйста, выпусти нас!» – сказал кто-то.

Мур вскинул голову и огляделся, чтобы понять, кто говорит, – и никого не увидел. Однако Саламин прядал ушами, как будто тоже слышал голос.

«Вы где?» – спросил Мур.

«Заперты, – ответил голос, а может быть, и несколько голосов разом. – Глубоко внутри. Мы были хорошие. Не понимаем, в чем мы провинились. Пожалуйста, выпусти нас. Столько времени прошло».

Мур все смотрел и смотрел, пытаясь включить колдовское зрение, как учил Крестоманси. Потом он подумал – а не увидел, – что изумрудная даль шевелится, клубится, словно туман, но больше он ничего не разобрал. Из этого тумана на Мура веяло горем – горем и тоской. У него защипало в глазах и защемило горло от безысходности.

«Что не пускает вас на волю?» – спросил он.

«Эта… вот эта штуковина», – ответили голоса.

Мур посмотрел туда, куда они направляли его внимание, – а там, прямо перед ним, словно черные железные подъемные ворота замка, виднелась станина с развешенными на ней мертвыми зверьками. Под этим углом она казалась огромной.

«Попробую», – сказал он.

Чтобы пошевелить страшную штуку, потребовались все его колдовские силы. Муру пришлось так налечь, что он ощутил, как Саламин под ним уплывает куда-то вбок. Но в конце концов ему удалось чуть-чуть подвинуть станину, словно проржавевшую калитку. Тогда он смог вывести Саламина вокруг занозистого края станины – и снова очутился на дорожке.

– Не давай коню вилять, – сказал Джосс. Судя по всему, он ничего не заметил, кроме того, что Саламин на миг уклонился в сторону. – Следи за дорогой.

– Простите, – выдавил Мур.

Они поехали дальше, и тут он понял, что на самом деле просил прощения у запертых голосов. Ведь он старался как мог – и все равно не сумел им помочь. Мур чуть не плакал.