Ехать в карете было одно удовольствие, Тонино никогда еще не чувствовал себя таким важным. Карета громыхала и покачивалась. Лошади цокали подковами по булыжнику, как самые что ни на есть настоящие, и люди спешили очистить мостовую. Кучер правил так искусно, что тут явно не обошлось без волшебства. И хотя на всех улицах стояли лужи, карета была почти не забрызгана, когда они с громкими криками «Тпру, тпру!» остановились возле университета.

Дядя Умберто влез в карету; он был в красной с золотом магистерской мантии и таком же превосходном настроении, как Старый Никколо.

– Утро доброе, Тонино, – сказал он, обращаясь к Паоло. – Как твой кот? Утро доброе, – сказал он, повернувшись к Доменико. – Я слышал, эти Петрокки тебя избили.

Доменико, который скорее умер бы, чем дерзнул обругать кого-нибудь из Петрокки, пусть даже одного, стал краснее мантии на дяде Умберто и просипел что-то невнятное. Дядя Умберто никак не мог запомнить, кто есть кто из младших Монтана. Бросив на Тонино недоумевающий взгляд, словно хотел спросить: «А это кто?» – он повернулся к Старому Никколо.

– Петрокки наверняка помогут, – сказал он. – Мне это сам Крестоманси сообщил.

– Мне тоже, – сказал Старый Никколо, но в голосе его слышалось сомнение.

Карета прогромыхала по залитому дождем Корсо и свернула к Новому мосту, проезжая по которому загромыхала еще громче. Паоло и Тонино смотрели в окна; они так волновались, что не могли говорить. Миновав вздувшуюся реку, карета поползла вверх, где перед шикарными виллами раскачивались на ветру кипарисы, а затем покатила между замызганных старых стен. Наконец они прогромыхали под величественной аркой и заложили крутой вираж по переднему двору герцогского дворца.

Впереди их кареты другой экипаж, выглядевший игрушечным рядом с необъятным фасадом дворца, уже подъезжал к огромному мраморному крыльцу. Экипаж этот тоже был черным, а на дверцах виднелись темно-красные щиты с леопардами, стоящими на задних лапах. Увидеть, кто вышел из экипажа, Монтана не успели и теперь с завистью разглядывали сам экипаж и коней. Это были черные стройные красавцы с выгнутыми шеями.

– По-моему, они настоящие, – шепнул Паоло.

Тонино не успел ему ответить, потому что два лакея и солдат подскочили к дверцам кареты, чтобы открыть их и помочь сидящим в ней выйти, и первым из нее выпрыгнул Паоло. Но после него произошла заминка: Старый Никколо и дядя Умберто выходили очень медленно. Тонино воспользовался этим, чтобы через заднее окно посмотреть на отъезжающий от крыльца экипаж Петрокки. Он отчетливо увидел маленькую темно-красную ленточку с заклинанием, трепещущую под упряжью на ближайшем черном коне.

«То-то же!» – с триумфом подумал Тонино. А вот кучер… кучер, скорее всего, был настоящий. Это был молодой человек, бледный, с рыжеватой шевелюрой, с которой плохо сочеталась темно-вишневая ливрея, и смотрел он перед собой напряженно-внимательным, сосредоточенным взглядом, словно говорившим: нелегко управлять ненастоящими конями! Нет, такой взгляд был чересчур человеческим и не мог принадлежать картонному кучеру.

Когда Тонино спрыгнул с подножки – прямо на пятки взбудораженного Доменико, – он для сравнения бросил взгляд на их собственного кучера. Тот выглядел умелым и бойким. Сидел на козлах, приложив негнущуюся руку к шляпе и уставившись прямо перед собой. «Нет, кучер у Петрокки действительно настоящий», – с завистью подумал Тонино.

Но тут они с Паоло последовали за остальными во дворец, и ему стало не до кучеров. Дворец был огромный и великолепный. Их вели через необъятные залы с натертыми до зеркального блеска полами и золочеными потолками, и залам этим, казалось, не было конца. По обе стороны нескончаемых стен, добавляя им величия, рядами стояли статуи, или лакеи, или солдаты. На фоне этой роскоши они с Паоло чувствовали себя чуть ли не оборванцами и с облегчением вздохнули, когда их ввели в комнату размером не больше двора Дома Монтана. Правда, пол в ней сиял и потолок был расписан под небо, на котором сражались сонмы ангелов, зато стены были обиты очень уютным красным сукном, а по обеим сторонам стояли в ряд почти простые золоченые стулья.