- Ни единой живой душе.

- У меня некрасивое родимое пятно, - сообщила я. – На самом интересном месте. Давно хочу свести его, но все никак не найду, в чьи руки отдаться в этом смысле.

Теперь во взгляде Эбернати плавали два кусочка тающего масла. Он явно пытался понять, где именно расположено это пятно. Я одарила его снисходительной улыбкой.

- Договорились, я вас познакомлю, - согласился он. – Но обещайте, что дадите сравнить, как было до, и как стало после!

- Вы наглец, Гектор! – рассмеялась я. – Но продолжайте! Я посмотрю на ваше поведение и решу.

5. Глава 5

Домой мы с Генрихом вернулись по очереди: я позже, он раньше. Эбернати так и рвался меня проводить, чтобы остаться на чашечку кофе и потом, как и водится, все-таки рассмотреть мое родимое пятно во всех деталях, но я лишь в очередной раз стукнула его веером и прыгнула в экипаж.

- Везунчик ты, Гектор, - услышала я голос одного из гостей, который тем временем тоже проводил свою даму. Ответ Эбернати рассыпался невнятным шумом – экипаж покатил к воротам, и я уже не смогла разобрать слов.

Когда я вошла в гостиную, то увидела, что Генрих сидит на диване, устало вытянув ноги и держа в руке стакан – надо же, с молоком! Я почти рухнула в кресло напротив и призналась:

- Никогда бы не подумала, что ты пьешь молоко.

- Будешь смеяться, но я к нему привык за четыре года в клетке, - признался Генрих и сделал глоток. Его аккуратные усы побелели по краю. – Мои тюремщики в каком-то смысле обо мне заботились. Говорили, что в нем много витаминов, и надо пить.

- Как твой разговор с дядюшкой Бринном? – поинтересовалась я.

- Ну, - улыбнулся Генрих. – Теперь я не работаю с олеумом. Дядюшка устроил меня начальником отдела по связям с общественностью в своем банке. Видишь, как Виктору Готти повезло с родственниками!

- Поздравляю! Великое это дело, богатая и добрая родня, – с искренней радостью сказала я и тотчас же задумчиво спросила: - А что надо будет делать? Что-то опасное?

Генрих рассмеялся. Он нравился мне таким: спокойным, умиротворенным, расслабленным. Я вдруг подумала, что по моему лицу понятно, что мне нравится смотреть на Генриха – что, если он это увидит и поймет?

Допустим, поймет. Ну и что? Мы тут с ним не для того, чтобы крутить романы и играть в отношения.

Я слишком долго и старательно собирала себя по частям, чтобы все снова разлетелось на осколки. Я не могла допустить, чтобы мою жизнь вновь разрушили до основания.

Любить слишком больно. А с меня достаточно боли.

- Заказные статьи в прессе, - ответил Генрих. – Просветительские лекции. Многие не хотят нести деньги в банк, боятся, что он возьмет и лопнет. И все прочее в том же духе. Знаешь, что здесь самое главное?

- Доступ к именам и счетам на них, - сказала я, и Генрих в очередной раз посмотрел на меня с искренним уважением.

- Ты просто умница, - похвалил он. – Знаешь, сегодня я наблюдал за тобой и даже удивился, как можно настолько хорошо играть пустышку.

- Это было до того, как я пролила вино на Эбернати или после? – уточнила я. Генрих пожал плечами.

- А, так ты и вино пролила? – улыбнулся он. Я кивнула.

- Было дело. Он очень настойчиво хотел посмотреть на родимое пятно у меня с тыла и уже зазывал меня посмотреть какие-то ковры в малой гостиной. Надо было его остановить. Мокрые штаны – отличный выход.

Генрих вопросительно поднял левую бровь.

- Даже узнавать не хочу, как вы до этого дошли. Ты прекрасно вошла в роль, Милли.

Он сказал это таким тоном, что пришла моя пора играть бровями. В его голосе отчетливо прозвучала… ревность?