Поэтому на заявление графа юноша ответил неопределенным хмыканьем, которое, в зависимости от ситуации и настроя собеседника, можно было истолковать и как согласие, и как отрицание. Хельмут сделал выбор в пользу первого варианта. Но уловил при этом отстраненность собеседника, отчего пожелал наставить его на путь истинный.

– Вы еще молоды, маркиз. Вам еще кажется, что гатнеры или сановные вельможи никак не повлияют на вашу жизнь! В стороне тут не отсидеться, вот что я вам скажу. И даже больше. Признаюсь, до женитьбы и вступления в наследство я мыслил куда более реакционно. Даже, грешно вспомнить, состоял в тайном обществе Freies Preußen[9]! Тоже, знаете ли, грезил прошлым, как эти наши сенаторы из реформаторских фракций, ха-ха! Считал, что земля отцов должна быть свободной, а ее народ самостоятельно определять свое будущее. Естественно, желал и выхода родной страны из империи. Тогдашнего меня мало интересовало, что свободу Пруссия как раз получила из рук московского царя, а до него прислуживала, подумать только, Польше!

Ян снова со значением хмыкнул и, чтобы его собеседник точно не ошибся с реакцией, еще и кивнул. Мол, да-да, я того же мнения.

– Однако со временем я пересмотрел свои незрелые идеалы. И понял, что лучшее – враг хорошего. Чем была Пруссия до Очистительного Похода? Или даже до Валашской Геены? Грязным, мелким европейским государством, на землях которых дворянство имело меньше власти, чем католическое духовенство! Постоянная вражда друг с другом за клочок неплодородной земли, тяжбы в мирских и церковных судах, законы, что менялись чаще, чем понтифики в Ватикане! А теперь? Посмотрите, что мы имеем теперь!

И подвыпивший граф раскинул руки, приглашая собеседника оценить дорогие панели из полированного дерева, которыми были украшены стены кабинета, драпировку диванов и кресел, закаленное модумное стекло в окне. И, конечно же, парочку нескромного размера драгоценных камней в перстнях на его пальцах.

– Империя дала нам все это! А еще – стабильность, уважение соседей, развитую магию и сильнейшую в мире армию. Некогда по Ойкумене маршировали латиняне в гребенчатых шлемах, ныне же пришел наш черед! Я уверен, схожим образом мыслит всё прусское дворянство! Всё! Будь иначе, и в Кенигсберге имели бы место сатанинские события, подобные Пражским и Венским. Но нет! Здесь люди без страха выходят на прогулку и, смешно сказать, далеко не всегда запирают дома, покидая их! Мы здесь, знаете ли, дорожим империей!

– Совершенно с вами согласен, граф, – молодому человеку наконец оставили небольшую паузу для реплики, и он тут же ею воспользовался. – Империя превыше всего.

И не то чтобы он солгал. Ян считал себя патриотом, а в его крови было намешано столько народов, что никем, кроме имперца, он считать себя не мог. Но все же столь истовым подданным он себя не считал. Был верен присяге, почитал Господа и Его наместника на земле, коим является всякое начальство, но не более того. Эссены имели собственное предназначение.

– Как приятно видеть в молодом поколении столь правильный взгляд на мир! – возвестил фон Мольтке. После чего вновь наполнил бокалы виски и поднял свой в тосте. – За империю!

– За империю! – с надлежащим пылом отозвался юноша и без видимого отвращения влил в себя заморское пойло.

Продолжались их посиделки еще около часа, после чего Ян был наконец отпущен. В дверях он получил рекомендацию от главы дома, звучавшую как «весьма перспективный молодой человек с правильными патриотическими устремлениями». Супруга графа лишь кивнула, чуточку брезгливо поджимая тонкие губы, видимо, с ее точки зрения, патриотизм юного маркиза не стоил того, чтобы отказаться от служения интересам церкви.