Руки у него большие, красивые, круглые, и, как у нее, до крови содрана кожа возле ногтей, надо же – даже невроз у них одинаковый. Он провожает ее до гостиницы и говорит, говорит. Он придет ее слушать вечером, а после концерта… После концерта имеет честь…
Никогда не знала, где сердце находится. В горле, вот оно где.
Проводил, поклонился, ушел. Стало быть, он… вон он какой. Мысли беспомощные, бессвязные. Вечером, после концерта… Радость, где радость? Куда-то ушла.
Она сидит на кровати, замком от футляра щелкает. Польский друг, польский друг. Значит, мечта сбылась? Что-то сердце не успокаивается.
Вдруг: где смычок? Ужас, смычок посеяла! Вспотевшая, красная, мчится в зал, в котором они репетировали, лишь бы не встретить ЕГО, понятно кого, не сразу находит нужную дверь, все у нее разлетается в стороны.
Приходилось ей всякие мелкие вещи терять – ключи, украшения, тот же паспорт, и даже крупные – чемоданы, например, пропадали, и не один раз, но смычок – такого еще в ее жизни не было. Слава Богу, нашла, на рояле лежал.
Все на месте, казалось бы. Не зная зачем, она звонит устроителям. Чего уж там? – страшно, страшно ей.
– О, – устроители рады, – как раз собирались на вас выходить. Валторнист совершенно оправился. Посмотрите с ним текст, пожалуйста, уделите ему часок.
– Нет, – она едва сдерживается, чтобы не плакать. – Невозможно, нельзя!
Она знает, она сама выбрала, но меньше всего ей хочется играть именно эту музыку. Что-то она произносит, противореча себе: про то, что дома дела, что разболелось плечо. Зачем они говорят про контрактные обязательства? Ни один номер не отменялся из-за нее, никогда, правда ведь? Она просит их вызвать водителя, пусть дадут ей уехать тихо, придумают что-нибудь.
И только по дороге в аэропорт чуть-чуть успокаивается. “Одной любви музыка уступает”, вертится в голове. Кто, кому тут и что уступил?
В самолете она сядет у окна: деревьев, конечно, не видно, зато неба – хоть отбавляй. Вернется домой – Бог знает, как страна ее будет к тому времени называться. Мы, впрочем, говорили уже о стране.
Спустя день или два войдет в класс, посмотрит на ученицу, скажет:
– Ну, что ты стоишь? Играй.
июнь 2013 г.
Кейп-Код
Повесть
1
Куда повезти девушку, если денег нет? – конечно, на океан.
Подбирали камушки, швыряли их в воду. У Алеши они отскакивали, прыгали по воде, а Шурочка, как ни старалась, не могла повторить его фокус, у нее камушки тонули сразу. Она досадовала – разумеется, не всерьез.
Обоим по двадцать четыре, оба впервые в Америке, вообще в первый раз выехали из страны: год – восемьдесят девятый, выездные визы, меняют по шестьсот с чем-то долларов. Алеша и Шурочка живут в Москве и к тому, что творится у них на родине, относятся одинаково.
Шурочка – юный генетик, хорошая школа, биологический класс, потом биофак, у Алеши – скромнее. Школа тоже очень хорошая, но потом – “Керосинка”, нефтегазовый институт: полукровок даже с русским именем и фамилией в начале восьмидесятых не брали на мехмат МГУ.
У Шурочки ровно-приподнятое настроение, по большей части она улыбается. Алеша, напротив, имеет плаксивый вид, бровки домиком. Ничего, ей он кажется трогательным.
Познакомились не где-нибудь – в Гарварде, возле библиотеки, позавчера. А сегодня он берет у приятеля машину и привозит Шурочку на Кейп-Код: Тресковым мысом называют его только редкие чудаки вроде Алешиного отца. Откуда тому, однако, знать про Кейп-Код? – в “Брокгаузе и Ефроне” про него не написано.
Ситуация ясная: вчерашние дети, культурные, симпатичные, встречаются за границей, в прекрасной стране. Она – генетик, у него – гены, по материнской линии Алеша родственник известного композитора. У Шурочки большая семья, с живыми родителями, с дядями-тетями, да и здесь она – в более выигрышной ситуации (какой-то маленький к ней интерес в Гарварде, приняли тезисы на конференцию), Алеша – к другу приехал в гости. Таких путешественников, как он, называют здесь пылесосами.