И, разумеется, мое любопытство тут же было наказано: стоило мне приподняться чуть выше, как кирпич под локтем не удержался в кладке и, устремившись вниз, с грохотом разлетелся на несколько частей.

– Да твою ж… – прошипел я себе под нос.

Жаба тут же перестала жевать, а потом и вовсе выплюнула недожеванную упыриную ногу. И после этого медленно поднялась обратно на лапы и с вальяжностью двухэтажного автобуса развернулась в мою сторону. Здравый смысл явственно намекал, что все это время я мог потратить на побег. Или просто укрыться получше, съежиться за остатками стены и надеяться, что сытный завтрак покажется гигантской твари интереснее, чем поиск источника звука.

Поздно. Я застыл на месте. И смотрел – прямо в наведенные на меня неподвижные «блюдца» размером с мою голову каждое. Обычно глаза нечисти поблескивали желтым, оранжевым или зеленым, но эти почему-то напоминали две бездонные черные дыры, которые будто вобрали и приумножили весь полумрак вокруг.

Я не видел даже зрачков. Это… нет, не пугало, а, скорее, завораживало. Разум безмолвно кричал об опасности, однако чутье подсказывало, что все идет именно так, как надо. И пока я стою неподвижной статуей, ничего не случится.

И я стоял. Мгновение шло за мгновением, жаба пялилась на меня, а я на жабу. Нас разделял какой-то десяток шагов, и даже со всем своим колоссальным весом она наверняка могла бы преодолеть дистанцию достаточно быстро, чтобы снести остатки стены и атаковать… но вместо этого просто смотрела. И только когда гигантская голова повернулась обратно к недоеденному упырю и вместо темноты в глазнице жабы показалась белесая пелена, я наконец сообразил, в чем дело.

Тварь была слепа. Отлично слышала и наверняка могла учуять запах крови хоть за километр, но видеть и охотиться уже не могла. Хищник, почти вершина пищевой пирамиды мертвого города, превратился в падальщика и доживал свой век, питаясь мертвечиной или чужой добычей. Толстая чешуя, шипы на спине и размеры надежно защищали ее от любого представителя местной фауны, и даже небесный летун едва ли выбрал бы жабу в качестве обеда.

Я дождался, когда она снова увлечется трапезой, и, уже не скрываясь, убрался сначала за угол, а потом и на соседнюю улицу.

Здесь дома сохранились получше. Настолько, что я даже начал понемногу подыскивать себе убежище. Передохнуть, очистить оружие от упыриной крови, возможно, перекусить… Или даже забраться повыше и оборудовать себе наблюдательный пункт. Соорудить постель, заделать окна обломками кирпичей или досками, если от них хоть что-то осталось. Сложить из кирпичей печку и развести огонь, в конце концов. Свет я смогу скрыть, а запах дыма вряд ли привлечет местную нечисть.

Зато наверняка заинтересует того, за кем я сюда пришел.

Котелок сердито зафырчал, вздрогнул и выплюнул из-под крышки струйку воды. Огонь тут же отозвался недовольным шипением и почти погас, но через несколько мгновений снова разгорелся, облизывая закопченное круглое донце. Я не стал дожидаться, пока кипяток снова хлынет наружу, и, подсунув под дужку ствол винтовки, достал из печки свой… Завтрак?

Можно сказать и так. Сушки в приготовлении не нуждались, однако я не представлял себе утро без кофе. Пакет весил меньше половины килограмма и занимал в вещмешке не так уж много места, так что даже расчет и экономия не стали причиной отказываться от одного из немногих удовольствий… А в этом мертвом мире, пожалуй, и единственного.

Я размолол зерна рукоятью ножа, ссыпал в кружку, залил кипятком, и моих ноздрей тут же коснулся привычный аромат, который перебивал и дым из самодельного очага, и уже ставший привычным сырой и чуть пряный запах с улицы. Даже здесь, на высоте чудом уцелевшего пятого этажа встречался и вездесущий зеленый мох, и другая растительность.