Ну, а Маргон и Феликс просто вернулись к своим делам.

Сергей прошествовал в кухню.

А Ройбен взял ноутбук и пристроился у огня, чтобы хоть немного разобраться в христианских и языческих обычаях, связанных с солнцеворотом, и, возможно, начать статью для «Обсервера». Билли, главный редактор, звонила ему чуть ли не через день. Она требовала от него материалов. По ее словам, их ждали читатели. А ему хотелось проникнуться на подступах к Рождеству разными подходами, как позитивными, так и негативными, попытаться понять, почему мы так не уверены и в одном, и в другом, почему в Рождество старинные традиции подчас волнуют нас ничуть не меньше, чем денежные траты и походы по магазинам, и, чем черт ни шутит, отыскать путь для того, чтобы освежить и оживить у людей восприятие Рождества. Его радовало, что в голову стало приходить что-то, не связанное со старыми циничными шаблонами.

Тут он сообразил кое-что еще. Он понял, что пытается найти способ передать то, что стало ему только что известно, и не выдать при этом тайну того, как это случилось, и каким образом самопознание так резко изменило его самого.

– Так оно теперь и будет, – чуть слышно прошептал он. – Да, я буду стремиться открыть то, что мне известно, но меня все время что-то будет сдерживать. – Но, даже несмотря на это, он хотел чем-то занять себя. Рождественские традиции, дух Рождества, отзвуки Солнцеворота…

Два часа ночи.

Весь дом спал.

Ройбен в тапочках и толстом шерстяном халате спустился по лестнице.

Жан-Пьер, часто бравший на себя ночное дежурство, спал у кухонного столика, положив голову на руки.

Камин в библиотеке еще не прогорел.

Ройбен вернул огонь к жизни, пошевелив поленья, взял с полки книгу и сделал то, о чем всегда мечтал: устроился на приставленном к окну диванчике. Место оказалось очень удобным: бархатное мягкое сиденье, подушки, не позволяющие прикасаться к холодному отпотевшему стеклу.

Дождь стекал по стеклу в считаных дюймах от глаз.

Стоявшая на столе лампа вполне годилась для того, чтобы немного почитать. А ему при этом тусклом, рассеянном свете хотелось почитать именно немного.

Ему попалась книга по истории Ближнего Востока. Тема – антропологический обзор некоторых важнейших событий развития человечества антропологического развития, происходивших в тех местах, – поначалу глубоко захватила его, но очень скоро он почти полностью утратил нить изложения. Тогда он оперся затылком на деревянную панель, которой была обшита изнутри оконная ниша, и, прищурившись, уставился на язычки пламени, пляшущие в камине.

Окно вздрагивало под ударами случайных порывов ветра. Капли дождя колотили по стеклу, как дробинки. А потом дом вздохнул; этот вздох Ройбен много раз слышал, когда был один, как сейчас, и сидел неподвижно.

Он ощущал себя в безопасности, был доволен жизнью, и ему не терпелось увидеть Лауру, сделать для этого все, что в его силах. Прием шестнадцатого числа должен понравиться его родным, наверняка понравится. Грейс и Фил никогда не устраивали ничего, кроме небольших развлечений для ближайших друзей. Джим будет в восторге, и они смогут поговорить. Да, Джиму и Ройбену обязательно нужно будет поговорить. И дело не только в том, что Джим, один на целом свете, знает Ройбена, знает его тайну, знает все. Дело еще и в том, что он переживал за Джима, переживал из-за того, что бремя тайны, которое ему пришлось взвалить на себя, обходится ему очень дорого. Какие страдания приходилось претерпевать во имя Божие Джиму, священнику, связанному тайной исповеди с такими тайнами, какие он не мог передать ни одной другой живой душе? Ройбену ужасно не хватало Джима. Хорошо было бы позвонить ему, но нельзя.