– А потом всё нет и нет.

– И ничего не слышно.

– Пошли проверить.

– Прям и споткнулись.

– Слушать надо ухом, а не брюхом.

– Да ладно!

Я нагнулся над телом и вгляделся внимательнее. Потом протянул руку и вынул из полуоткрытого рта грязный кусок колотого сахара.

– Что это? – спросил Молодой.

– Сахарок.

– Ты что ж, хочешь сказать…

– Он сам это сказал.

– Кто он вообще такой? – спросил Фиговидец утром, отводя меня в сторонку. – Откуда взялся?

Тогда в деревне мы не добились ответа на этот вопрос. Попущенный аспид выпал из Божьего рукава и полетел по земле куражиться. Приняв общее положение дел, мужики не интересовались подробностями. Гнев земли был для них явлением более настоящим и грозным.

– Может быть, он и психопат, – рассуждал Фиговидец. – А может, просто расчётливый и холодный парень, который знает, что выглядеть психопатом почти всегда выгодно. Предпочёл бы я реального психопата? В долгосрочной перспективе они, безусловно, проигрывают. Впрочем, те, кто выиграл, могли остаться неизобличёнными. Тут ни в чём нельзя быть уверенным.

– Психопат, не психопат… О другом лучше подумай.

– О чём?

– Почему он не боится убивать?

– Будем рассуждать логически, – охотно сказал Фиговидец. – Раз он убивает и остаётся жив, значит, привидения не причиняют ему вреда. А это, в свою очередь, означает, что он либо никогда не спит, либо сам разноглазый. – Он всё-таки немножко запнулся. – Либо существование привидений определяется верой в привидения. Если Сахарок, гипотетически, варвар…

– То у него нет души. Уже слышал.

– Душа, не сомневайся, есть. Но не такая.

– И к чему этот сахар? В высотке его не было.

– Да был, – сказал Фиговидец. – Лежал вот такой кусок в головах. Я тогда просто не понял.

Он пожал плечами, стараясь смягчить это признание.

Я глядел на него, но перед глазами у меня прыгали другие картинки.

– Что с тобой не так? – спросил он сквозь зубы.

– Что, заметно?

– Мне – заметно.

Голос его звучал холодно, но скрыть тревогу в глазах он не сумел. По какой-то причине ему было не всё равно, что со мной происходит.

– Моя деятельность, – сказал я осторожно, – излишне поэтизируется. На деле она очень похожа на самую простую работу. Как вот метлой махать или лопатой. Всё это слишком буднично… в этом нет шика. Во всяком случае, не было раньше.

– А теперь появился?

– Если ты махал-махал лопатой, а потом её вырвали у тебя из рук и замахнулись на тебя – что-то определённо появилось. Может, даже и шик. Но это не шик в моём вкусе.

– Я не понимаю.

Я колебался, но всё же сказал:

– Они стали на меня нападать.

– Привидения? – уточнил Фиговидец после паузы.

Фарисеи даже бравировали тем, что не боятся табуированного слова. С высоты образования, как с балкона, они поглядывали на предрассудки и народные фобии и, свесившись, пожимали плечами.

– Никогда такого не испытывал.

– Не сомневаюсь, – сухо сказал фарисей.

– Почему?

– У тебя же душевная организация, как у железобетона.

– А у железобетона есть душевная организация?

– Вот и я думаю.

– Приятно быть другом порядочного человека, – сказал я. – Тебе не помогут, но зато и не высмеют.

– Мне всё можно, я на инвалидности. Послушай, а как же оберег?

Мы разом посмотрели на символ власти. Тот сиял и искрился.

– Видать, не для таких он случаев.

На этом расследование и завершилось. Ещё ночью Грёма выслал гвардейцев пошарить вокруг, но и то было хорошим результатом, что все они вернулись не заблудившись. С рассветом пошёл снег, и гнаться за Сахарком по следу, если таковой был, стало невозможно. Дальнейший путь мне пришлось проделывать либо, как все, пешком, либо в неудобных кухонных санях, потому что обжитый мною возок Молодой реквизировал для транспортировки трупа. Никто не знал, похоронит он его в канаве поудобнее или собирается возить с собой, пока мы не вернёмся на Охту.