Диана моргает.
– Моя жизнь, мне и прокака… кивать.
– Не будь ребёнком.
– Не изображай взрослого, – огрызается Диана и резко садится. – Ты для этого меня искал? Срать в мозги? Спрашивать про мою маму, будто я мало про неё думаю? Прочитать свои нотации? О, как я по этому скучала!
– Я уже говорил, зачем.
– Тогда пошли меня, как следует, – она пальцем тычет себе в грудь, затем на дверь, – и вали на хер.
– Сама вали! – не выдерживаю я.
– Это. Моя. Комната.
«Это комната на заброшенном складе», – хочу я съязвить, но чудом сдерживаюсь и говорю другое:
– Вот и замечательно. Пообщались. Можешь послать меня ещё пару раз, у тебя это хорошо получается. Пока! Удачи! Всего хорошего!
Я разворачиваюсь и с грохотом открываю дверь. Руки чешутся от желания дёрнуть выключатель – оборвать слои скотча и погрузить каморку в немое забвение.
Но ведь электричества нет.
Она и так застыла в этом немом забвении. В безвременье. В беспространстве.
В темноте и пустоте.
Я отворачиваюсь от заклеенного выключателя и медленно, ощупывая ступеньки, спускаюсь по лестнице.
– Не уходи, – доносится голос Дианы, и следом раздаются шаги. – Пожалуйста. Я… я тут торчу днями и ночами – крыша едет. Сама не знаю, что несу.
Лицо моё будто ошпаривает кипятком. Смысл слов доходит с трудом, обрастая страхом и грустью. Я снова зачем-то вру о «делах», которых не существует, а в голове так и подрагивает образ заклеенного выключателя. Он зовёт. Нет, призывает. И я хочу его услышать. Хочу остановиться, вернуться, вытащить наружу, вырвать из скотча, из себя этот чёртов выключатель со всеми его кишками, мясом и нервами, но какая-то сила, какая-то тупая, упорная сила тащит меня прочь.
Сон третий. Мёртвые птицы
1) Я не выспался. Как говорится, мой кофе срочно нуждается в кофе;
2) в первую половину ночи я продрых часа два от силы, и мне снились не заливные луга, а чёрно-белая девушка без лица;
3) вторую половину ночи я безуспешно затыкал протечку в кровеносных сосудах (спасибо, Диана, спа-си-бо);
4) после я дрых ещё минут пять и очнулся с паническим страхом, что куда-то опаздываю и, сколько ни ворочался, успокоиться уже не мог;
5) к утру страх достиг такого уровня, что я напрочь забыл об экскурсии.
Вспоминаю я о ней, когда запыхавшейся пулей вылетаю к гимназии.
Рассветает, и белёсый туман наполняет жёлтое с алыми краями сияние. Пахнет бензином, тарахтят краснопузые автобусы. Все звуки и предметы кажутся сотканными из клочков сна.
– Милый друг, неужели мы имеем счастье тебя лицезреть?
Я вздрагиваю – из дверей автобуса выходит царь Леонидас и оглаживает свою шикарную бороду. Левая половина его лица скрывается в тени, он в чёрной куртке с воротником-стойкой и для препода выглядит слишком круто. Капитан экипажа, отбывающего в ад.
– Здрасте! – Я прикладываю ладонь тыльной стороной к горячему лбу и стараюсь привести мысли в порядок. – Чё-то не очень себя чувствую.
Судя по кислой гримасе Леонидаса, он ни капли не верит, но Артура Александровича и впрямь лихорадит после вчерашнего.
– Температура и всё та-акое?.. – неуверенно добавляю я и, как под гипнозом, направляюсь к автобусу.
Из кармана куртки раздаётся петушиный крик и глохнет в тёплом влажном воздухе, в шуме моторов.
Моя рука на автомате нашаривает телефон и вытаскивает в утренний свет.
Ну да, 8:47. Припозднился.
Шесть пропущенных от Леонидаса, белый прямоугольник СМС…
СООБЩЕНИЯ 1 минуту назад
+ 7985 377 3437
Насчет денег
Мои ноги врастают в землю, и едва уловимое раздражение всхрапывает внутри.
– Артур, – Леонидас грузно сходит на дорогу; в голосе его звучит досада, – ты слышал о такой вещи, как совесть?