– Какого черта ты это сделала? – заорал я, стараясь обрести уверенность. Затем начал вытирать мокрые глаза тыльной стороной ладони, украдкой следя из-под пальцев за действиями противника. Ох, какая же у нее попа! Даже сейчас я не мог не отдать ей должное. К тому же на Надин была крошечная розовая ночная рубашка, такая короткая и с таким вырезом, что моя жена выглядела в ней еще более голой, чем без нее. А ее ноги! Господи, как же они восхитительны. Но сейчас нельзя отвлекаться. Мне надо быть суровым, неприступным и показать, кто здесь главный. Я прорычал сквозь сжатые зубы:

– Господом богом клянусь, Надин, я тебя сейчас убью к чертовой матери.

– Ох, как ты меня напугал, блин, – издевательски протянула моя светловолосая бомба.

Затем с подчеркнутым омерзением передернула плечами, и из-под розовой рубашечки выглянули маленькие розовые соски. Я старался не смотреть на них, но это было нелегко.

– Может, мне лучше убежать и спрятаться? – округлив глазки и сделав кукольный ротик, лепетала Надин. – А может, наоборот? – с каждым словом она повышала голос, – может, мне остаться здесь и как следует надрать тебе задницу?!

Последние слова она уже провизжала во все горло.

Ну что же, может быть, здесь сейчас действительно командует она? О`кей, о`кей, она безусловно имеет право на супружескую сцену, отрицать это невозможно. К тому же у герцогини Бэй-Риджской был ужасный характер. Да-да, она действительно была английской герцогиней, она же родилась в Англии, и у нее все еще был британский паспорт. Она не забывала то и дело напоминать мне об этом удивительном факте. Впрочем, все это было скорее забавно, так как она никогда не жила в Британии: она переехала в Бруклин еще ребенком и выросла здесь – в краю пропущенных согласных и искореженных гласных, где слова типа «черт», «дерьмо», «ублюдок» и «жопа» срываются с языка юных туземцев с поэтической небрежностью, достойной Т. С. Элиота и Уолта Уитмена. Так что Надин Кариди – моя очаровательная англо-ирландско-шотландско-немецко-норвежско-итальянская беспородная герцогиня – быстро научилась вязать длинные цепочки из ругательств примерно в те же годы, когда она научилась завязывать шнурки на своих роликах.

Шутка-то, выходит, жизненная, думал я не раз, вспоминая, как Марк Ханна много лет назад шутливо предостерегал меня, чтобы я никогда не водился с девушками из Бэй-Ридж. Его девушка однажды вонзила в него карандаш, пока он спал. А моя Герцогиня предпочитала обливать меня водой. Так что мне еще повезло.

В любом случае, когда Герцогиня злилась, то казалось, что слова, вылетавшие у нее изо рта, родились не иначе как в бруклинской канализации. И никто не злил ее больше, чем я, ее преданный и верный муж, ее любимый Волк с Уолл-стрит, который меньше пяти часов назад валялся в президентском люксе отеля «Хелмсли-Пэлас» со свечкой в заднице.

– А теперь отвечай, маленький говнюк, – вопила Герцогиня – кто такая эта чертова Венеция, ну?

Она замолчала и сделала агрессивный шаг вперед, а затем вдруг остановилась, надменно демонстрируя свои бедра, отставила в сторону одну длинную голую ногу и сложила руки под сиськами так, что ее соски буквально вывалились на всеобщее обозрение. И сказала:

– Держу пари, это какая-то шлюшка,– и пронзительно посмотрела мне в глаза своими прищуренными огромными голубыми глазищами. – Думаешь, я не знаю, что у тебя в голове? Сейчас я еще раз в твою бесстыжую харю… ах ты маленький!..

С этими яростными воплями она промчалась через всю спальню по сделанному на заказ серо-бежевому ковру ценой в 120 тысяч долларов и скрылась в ванной, до которой от меня было футов тридцать. Я слышал, как она включила воду, снова наполнила стакан и вернулась в спальню еще в два раза злее, чем до этого. Она с такой яростью сжимала зубы, отчего ее квадратная челюсть фотомодели еще больше выдалась вперед.