Пошел на ближайшую станцию железной дороги. По дороге очень захотелось есть – путь был неблизкий. Накопал на чужом поле картошки (второе преступление за одну ночь!). Разжег костер, испек ее в золе. Для меня и теперь нет лучшего лакомства, чем печеный картофель – рассыпчатый, пахнущий дымом, с неизбежной добавкой солоноватой золы…»
А вот довольно любопытно, – Физик с сомнением посмотрел на своего собеседника, – вы смогли бы уверенно диагностировать столь необычный психический строй личности Мессинга в юношеском возрасте?
Безусловно, нет! – Психолог резко захлопнул книгу немецкого психиатра. – Чтобы понять сущность странных и загадочных превращений в подростковой психике Вольфа, мы должны пристально присмотреться к эволюции самых различных психических черт. И здесь мы можем заглянуть в самые далекие глубины человеческой психики именно через мемуарные источники артиста. Ведь в них Мессинг рассказывает не только о внешних поступках своего героя, но и передает его слова, мысли, чувства, желания и даже показывает внутренние мотивы различных действий. Так мы можем выявить у юного Вольфа самые тонкие индивидуальные поведенческие вариации. Вот если, к примеру, тестируемый нами космонавт-оператор показывает боязливость или самоуверенность, сострадание или чувство справедливости либо, даже не проявляя этих качеств, сам себе их приписывает, то трудно с уверенностью сказать, перешагнул ли он границы нормальных реакций. Но когда мы анализируем у того же испытуемого его дневниковые записи, где все его вышеназванные черты проявляются вместе с мыслями, чувствами и эмоциональными оценками, это в большинстве случаев дает возможность безошибочно распознать проявление одной из сфер индивидуальности. Скажу по секрету, некоторые записи наших тестируемых пациентов дают любопытнейшие примеры индивидуальных вариаций человеческой психики.
Конечно, – продолжил Психолог, – не всегда легко провести четкую грань между чертами, формирующими акцентуированную личность, и чертами, определяющими вариации индивидуальности человека. Колебания здесь наблюдаются в двух направлениях. Прежде всего, особенности застревающей, или педантической, или гипоманиакальной личности могут быть выражены в человеке столь незначительно, что акцентуация как таковая не имеет места. Можно лишь констатировать отклонение от некоего «трафаретного» образца. Особенно ярко это выражено при определении тех или иных свойств темперамента, представляющих все промежуточные ступени его видов вплоть до почти нейтральных. Именно это мы и видим у подростка Мессинга, но наряду с этим происходит и существенное усиление мистических черт. Получается, что этот внутренний мистицизм и определяет акцентуированность формирующейся личности.
Вот мне все время кажется, – Физик потряс в воздухе книгой, – что раскрытие мистического обмана в отрочестве Вольфа, наоборот, смешало вместе многие первичные черты его характера. Произошла как бы своеобразная нейрокомпьютерная перезагрузка сознания, так что многие качества психики стало очень трудно дифференцировать по критерию акцентуации к индивидуальным вариациям личности. Впрочем, давайте продолжим, ведь именно последующие события и подтверждают мою точку зрения:
«Вошел в полупустой вагон первого попавшегося поезда. Оказалось, что он шел в Берлин. Залез под скамейку, ибо билета у меня не было (третье преступление!), и заснул безмятежным сном праведника.
Но этим не исчерпывались события столь памятной для меня ночи.
Случилось то, что неизбежно должно было случиться и чего я больше всего боялся: в дверь вагона вошел кондуктор. Поезд приближался к Познани. Кондуктор осторожно будил заснувших пассажиров, тряся их за плечо, и проверял билеты. Так небыстро, но неизбежно он приближался ко мне. По временам он наклонялся и заглядывал под скамейки. Вагон был плохо освещен – огрызками свечей в двух стеклянных фонарях на его концах. Под скамейками лежали мешки и узлы пассажиров. И поэтому он заметил меня, только когда заглянул непосредственно под мою скамейку.