– Обычное дело, Лешка, всем трудно, все отдают себя без остатка делу победы над врагом. Каждый на своем месте. А то, что переписываетесь, это просто здорово. Мама тебя любит, скучает по тебе, но это же так хорошо, что и у тебя к матери такие чувства, что ты ее любишь, помнишь, что о ней заботиться надо… Наверное, и с девушкой этой редко видитесь? Со своей соседкой, о которой ты рассказывал.

– С Заремой? Да, она в консерватории учится. Они с концертами перед бойцами выступают, по госпиталям ездят. Наверное, скоро и к вам приедут.

– Жалко, не увижу я этого концерта, – вздохнул Сосновский и пошевелил пальцами загипсованной ноги.

– А хотите, я вас прямо на кровати отвезу в актовый зал? – загорелся Лешка, но потом спохватился: – Только у вас кровать не на колесиках…

– Да ладно, не забивай голову себе. Ты лучше расскажи, как ты тайком в ее комнату в общежитии заглядываешь. Нравится мне слушать, как влюбленный мальчишка свою принцессу подкарауливает, следит за ней и вздыхает! Свою молодость вспоминаю.

– Вы не смеетесь надо мной? – насторожился паренек, но тут же отогнал эту мысль. Ему и самому нравилось рассказывать.

Майор Сосновский очень хорошо понимал его, сам был романтиком в душе, хоть и взрослый дядька. И Лешка принялся рассказывать, как он тайком смотрит на Зарему, как ему нравится ее походка, как нравится изящный поворот головы. А голос у нее такой низкий, грудной, но в то же время льется как река под солнцем. Глупо, конечно, но так приятно и волнительно прикоснуться к дверной ручке, к которой только что прикасалась рука любимой девушки. И приятно в ее комнату заглядывать, ощущать запах ее дома, видеть ее босоножки у входа, ее книжки, которые она в руках держала, читала. Представлять то, о чем она думала, когда отрывалась от чтения и задумчиво смотрела вдаль в окно. И как Лешка ревновал, когда увидел, что к Зареме пришел какой-то парень. Он недолго был, книги принес, но все равно сердце билось от волнения в груди. Ревность, вот загадочное чувство!

– А Аминат ты часто видишь?

– Часто. У нее ведь ребенок, мальчик. И она из госпиталя отпрашивается иногда хоть на полчасика, чтобы навестить сына. А он такой послушный и не капризничает, хоть ему всего годик. У нас в общежитии все девчонки с ним нянчатся, когда Аминат на работе. Помогают ей.

– Да, трудно ей без мужа, а ребенку без отца, – вздохнул Сосновский. – Может, нашла кого, может, ей кто-то понравился? Ты не видел, не приходил к ней никто?

– Аминат вам нравится, да, дядя Миша? – хитро улыбнулся Лешка.

– Конечно, нравится, – искренне признался Сосновский. – Она замечательная женщина. Я ведь ее давно знаю, но только ты не фантазируй, что я хочу на ней жениться, что ревную ее к другим мужчинам. Я же по-дружески спрашиваю. Мы с Аминат просто друзья. И я беспокоюсь за нее и буду рад, если она полюбит достойного мужчину и будет с ним счастлива.

– Но, кажется, никто к ней не приходит, – пожал плечами паренек.

…Утром, как всегда, перед самым обходом пришла Ирина Половцева. Поздоровалась сдержанно, открыла окно, чтобы проветрить палату. Забрала с тумбочки стакан, смела крошки на блюдечко и остановилась, оглядывая палату. Все ли готово к утреннему обходу.

– Там в тумбочке табак нюхательный. Ты, Ирина, забери, может, кому отдашь, кто пользуется в госпитале из мужчин.

– Нюхательный табак? – удивилась медсестра. – Откуда?..

Все запросы не дали никаких результатов, но удивляться этому было глупо. Войска, сражавшиеся здесь, теперь ушли далеко на запад, многие полки и дивизии были уже переподчинены другим армиям. Среди партизан, которых удалось найти в Баксане, альпинистов не было. Были местные жители, которые умели ходить по горам, но Шелестову нужны были люди с навыками альпинистов, которые участвовали в боях в долине Баксана в 42-м году и во время освобождения Кабардино-Балкарии в январе 43-го. Он поднял на ноги комендатуру, милицию, но все безрезультатно.