Стащив ботинки, плотно сдавливающие ноги, и колчан со стрелами, я довольно вздохнула и упала на кровать прямо в одежде. От усталости задремала сразу, а проснулась от того, что кто-то сел рядом на постель.

Инстинкты сработали сразу, я с силой пнула позднего визитера, но меня тут же поймали за ногу, встряхнули и втащили к себе на колени. Я тут же поймала горящий в ночи желтый звериный взгляд.

– Две комнаты, истинная? Как я, по-твоему, должен тебя защищать, если ты делаешь все, чтобы избежать моего присутствия рядом?

– Пусти! – хрипло, со сна зашипела я.

Попыталась вырваться, но куда мне: зверь схватил меня и притянул к себе. А у меня мороз по спине прокатился, когда я поняла, что ему ничего не стоит повторить все снова. То, что я пережила по его милости, будучи волчьей невестой. Бросить меня на эту узкую койку, содрать с меня штаны и заставить принимать его в любой позе, в которую ему захочется меня поставить. И самое ужасное, что я приму, соглашусь на все это, прикушу губу и даже не стану кричать, как сказал хозяин постоялого двора. Не потому что он так сказал, конечно же, а потому что во мне теперь бурлит кровь вервольфов. Потому что для волчицы, в которую я превращаюсь, это не насилие, а радость ласки истинного. Тупое животное!

Мне так страшно и обидно стало, что вместо того, чтобы съездить Теодрику по морде, я по-женски заколотила кулаками по массивной мужской груди.

– Ты обещал, что не тронешь меня! – шипела я. – Что больше не будешь ни к чему меня склонять!

Кажется, я все-таки прикусила губу. Прикусила и прокусила до крови, потому что почувствовала металлический вкус на языке.

Альфа встряхнул меня хорошенько и заставил смотреть ему в глаза, которые сейчас горели едва скрытой яростью.

– Я разве тронул тебя, Ева? – тихо и опасно-спокойно поинтересовался он. – Разве заставил делать что-то помимо твоей воли?

– Ты держишь меня на коленях! – возмутилась я, чувствуя, как опалило жаром щеки. – А еще упираешься мне в ягодицы… тем, чем упираешься! Что я должна думать?

– Да ты вообще не думаешь, женщина! – рыкнул он. – Внизу множество мужиков, и только слепой не оценил твои ягодицы. Не проводил тебя взглядом, когда ты поднималась по лестнице в этих штанах. У каждого хрен стал колом, стоило тебе похлопать своими прекрасными глазками и вильнуть сладкой задницей…

– Хватит, – взмолилась я, прикрывая уши ладонями. – Я больше не желаю слушать эту похабщину. Тебя послушать, так я могу вскружить голову всем и каждому. Но это не так! До встречи с вами, вервольфами, на меня вообще никто не смотрел. Я слишком высокая, слишком грубая, и кожа у меня не белая, отмеченная солнцем. Даже жених от меня сбежал, как представилась такая возможность!

То, что я зря вспомнила Нико, поняла, когда Теодрик выплюнул:

– Жених?

– Тебе какое дело? – разозлилась я на саму себя. Потому что в груди снова всколыхнулся страх, но я никогда не боялась этого зверя, и сейчас не стану.

– Потому что я твой жених, Ева. По волчьим законам – муж. Ты принадлежишь мне и только мне.

– Я никому не принадлежу!

Я оказалась на постели раньше, чем успела охнуть. Теодрик все же навис надо мной, большой и опасный. Я животом ощутила его желание овладеть мной, чего он не делал очень давно. Но, что самое ужасное, эта опасность, ощущение мужской плоти, вжатой в мои бедра, раскрылись во мне звериным жаром. В свете луны я увидела его лицо, желтые звериные глаза, и, прежде чем успела себя остановить, подалась вперед, обхватила его за шею и с диким утробным рычанием врезалась в его губы. Целуя, кусая, сжимая пальцы на массивной мужской шее.