Лари тут же замолчала и, жалко ахнув, выгнулась подо мной, пытаясь царапать ладонь.

Но это уже было чисто инстинктивное, бессознательное.

Она вся дрожала, словно в лихорадке, совмещая нерастраченную злость, жалость к себе на принуждение и невольное желание тела получить побольше ласки.

И я старался. Ох, как я старался!

Ни одного участка нежной белой кожи не оставил необласканным!

Когда спустился ниже, дурея от легкой металлической ноты в запахе женского возбуждения, пришлось убрать ладонь с запястий, и Лари тут же зарыла пальчики в моих волосах. И нет, не отталкивая! Вообще нет!

И только, когда я накрыл губами нежную сердцевинку в самом низу, она жалко дрогнула и попыталась свести ноги, выстанывая:

— Нет… Нет же… Там… Кровь…

Я приподнялся на локте, оскалился по-волчьи и прохрипел:

— Звери любят кровь, миледи…

И тут же доказал это действием…

Кстати, от крови реально сошел с ума, потому что дальше случился легкий провал в памяти, и осознал я себя только уже на коленях, жестко вбиваясь сзади в стонущую и извивающуюся Лари. И стонала она не от боли! Ну, разве что немного…

И потом плакала не от унижения… И кричала не от ярости…

И теперь ласкает меня не потому, что так требую, а потому что сама хочет. Хоть и не осознает этого. Это как инстинктивная благодарность самочки за доставленное удовольствие. А удовольствие она получила. И, если не ошибаюсь только, не один раз даже.

Я смотрю за окно, прикидывая, сколько еще времени у нас осталось. Еще несколько часов точно…

Хорошо… Это хорошо…

Найду ее недоросля-брата и потом получу благодарность. Сладкую, такую сладкую благодарность…

На целую неделю. Наемся, нажрусь, успокою зверя, уже, похоже, посчитавшего ее своей. И отпущу. Пусть живет себе счастливо, найдет мужа — себе ровню, нарожает ему благородных щенят…

Волку не нравятся мои планы, но я привычно затыкаю оскаленную морду кулаком. Прошли те времена, когда я шел у него на поводу. Он — всего лишь мой инстинкт, голый животный инстинкт, доставшийся в наследство от неведомых предков…

А я — не зверь, что бы по этому поводу ни думали многочисленные мои “друзья” и “доброжелатели”.

— И как его имя?

— Лар…

Пальчики скользят, нежно-нежно, обвивают шерсть на груди, чуть боязливо касаются сосков…

Она вкусно пахнет. Мной и сладкой северной ягодой, я не знаю названия, один раз у Карса пробовал… Морозная свежесть и нежность…

Щеки розовые от недавнего удовольствия… Как она кричала… Ох… Давно со мной в постели так женщины не кричали…

Облизываюсь, ощущая, что от воспоминаний о недавних любовных утехах опять все внутри поднимается. Да и снаружи, впрочем, тоже.

И она это скоро заметит. Интересно, как отреагирует?

— Имя какое… Ты — Лари, он — Лар… Родители ваши, похоже, не мучились с выбором…

— Не мучились… — голос ее странно подрагивает, и я делаю в памяти зарубку, выяснить, что с ее родителями. Хотя, понятно, что ничего хорошего, раз она со своим братом-недорослем одна в такой заднице мира, с охраной в виде смертельно больной компаньонки. Кстати, компаньонка она так себе… Подопечная тут с волком в кровати валяется, а она не хватилась до сих пор…

Но вопросы задавать не буду, оно мне не надо, зачем будоражить раньше времени?

Я ее еще планирую повалять…

— И что он утащил, твой братишка? Мне просто надо понимать, где искать концы, если уже продал.

— Он… Он унес фамильные драгоценности…

— Хм-м-м…

— Он хороший! — Лари приподнимается на локте, смотрит мне в лицо с вызовом, — просто… Просто идеалист. Понимаешь? Он думает, что сможет… Впрочем, неважно…