Жозефина снова замолкла, опасаясь поднимать взгляд на Рона.

— Я же почти ничего не чувствовала. С самого… С тех пор, как ушла из колледжа. А ты меня будто бы насквозь… с размаху…

— Это называется адреналин, — сказал Батлер мрачно.

— Наверное… Не знаю. Ты испытывал когда-нибудь такое?

Рон усмехнулся, и, бросив на неё короткий взгляд, Жозефина увидела в глазах Батлера бешеный огонёк.

— Да. Когда крейсер Эрхана пошёл на наш дредноут в лобовую атаку.

Один уголок его губ опустился, а другой остался приподнят.

— Только мне не надо было для этого бросаться под поезд.

— Я не бросалась, — Жозефина снова отвела взгляд.

— Я надеюсь, — Рон поймал её руку и крепко сжал пальцы, вынуждая снова посмотреть на себя. — Ты же понимаешь, что если ты выкинешь что-нибудь подобное, то я этого не переживу?

Жозефина сглотнула.

— Ты преувеличиваешь.

— Это не в моих правилах. Я не так часто влюбляюсь, как ты думаешь. И далеко не так быстро отхожу.

Рон убрал руку и кивнул за окно.

— Смотри.

Поезд тронулся с места — куда медленнее, чем представляла себе Жозефина, когда смотрела на его движение со стороны — и стал потихоньку набирать скорость.

Постепенно земля стала уходить не только назад, но и вниз, и девушка ощутила, как начинает закладывать уши. Говорить стало неудобно, и она на какое-то время замолкла. Потом за окнами сверкнуло, пронеслись мимо облака — так быстро, что Жозефина едва успела заметить белую вспышку — и небо потемнело. В купе загорелись приглушённые огни, но Рон тут же протянул руку, выключая лампы, и Жозефина увидела звёзды. Казалось, они висят так близко, что можно дотянуться рукой. С борта яхты они выглядели искусственными лампочками где-то вдали, а здесь Жозефина почему-то необыкновенно отчётливо ощутила, что вокруг только звёздное небо — и больше ничего.

Рон пересел поближе к ней и, заставив Жозефину убрать ноги, развернул её спиной к себе и прислонил к груди.

— Ну как? — спросил он. — Всё ещё боишься вечности?

Жозефина чуть улыбнулась.

— С тобой — нет.