– Вы еще не уехали? А я боялась, что просплю… Передала вам няня Аксинья Степановна узелки, один с едою, а другой с бельем? Смотрите не забудьте взять с собою гимназические драповые пальто на случай, если пойдет дождь… Досыта ли напились чаю?..

Добрая мать сразу же захлопотала о нас и о наших удобствах в дороге, вовсе даже и не догадываясь о той муке, которая терзала наши души. Она хлопотала, но мы только делали вид, будто слушаем ее; на самом же деле все наше внимание было обращено на улицу, где должны были загрохотать колеса вчерашних дрог. Часы пробили половину восьмого, и на наших лицах, должно быть, появилось очень скорбное выражение, потому что и мать, взглянув на нас и на часы, сочувственно произнесла:

– Что же это он? Обещал в шесть… Верно, задержало что-нибудь… Как бы не обманул…

Это еще более подлило отчаяния в наши уже и без того исстрадавшиеся сердца. Но судьбою нам предназначено было испытывать волнения и муки еще целые полчаса. Машинист приехал только в восемь, и приехал озабоченный и торопливый. <…>

Мы стояли тут же перед ним, держа каждый по узелку, но он не видел нас и только торопил.

– Да поскорей же, Павел Егорыч, давайте детей! Не поспеем, накажи меня Бог… Дорога длинная… Ефимка, гайка и винт целы? Гляди не потеряй!.. Ага, вы уже готовы?! Вот и хорошо! Садитесь поскорее на дроги и поедем! Скорей, скорей!.. Господи, куда уже солнце поднялось, убей меня Бог!.. Ну, живо, живо!

Но не тут-то было. Отец величаво поднялся с своего места, взял в руки книжку в кожаном переплете и сказал, обращаясь к нам и к машинисту:

– Пожалуйте!

– Куда еще? – оторопел машинист. – Мне некогда. Ехать надо… Опоздали…

– Пожалуйте! Без этого никак нельзя! – строго сказал отец и повел нас всех в комнату при лавке. Здесь, поставив нас лицом к висевшей в углу иконе, он не торопясь раскрыл книгу в кожаном переплете, порылся в ней и начал внятно и медленно читать молитву «о странствующих, путешествующих и сущих в море и далече…»

– Да Боже мой! Какие тут молебны, когда ехать надо?! – запротестовал машинист.

– Молитесь и вы, – сказал отец, обращаясь к машинисту. – Вы тоже едете, и вам также благословение Божие нужно… – строго сказал отец и продолжал читать.

Читал он медленно и внятно. Он был набожен, не пропускал по праздникам и под праздники ни одной церковной службы, любил читать на клиросе и вообще ничего не предпринимал без молитвы. Машинист не знал этих особенностей и настойчиво прервал чтение.

– Ну, помолились и будет! – сказал он. – И так опоздали, накажи меня Бог!

Отец, не обращая внимания, продолжал читать, прочел молитву до конца и закрыл книгу. Машинист обрадовался.

– Положите теперь по три земных поклона, – приказал нам отец.

– Фу ты, господи боже мой! – хлопнул себя по бедрам машинист. – Говорят же вам, что мы, пожалуй, до Крепкой нынче не доедем!..

– Без благословения Божия нельзя. Все надо начинать с молитвою, – произнес отец, пока мы клали поклоны.

– Вот такой же, накажи меня Господь, и родитель ваш Егор Михайлович упрямый! – проговорил с досадою машинист. – Ты ему говоришь свое, а он тебе – свое. За то его графиня и в Княжую из Крепкой на понижение перевела… Ну, дети, кончили поклоны, – теперь гайда на дроги! Берите, какие там у вас есть вещи, и скорее садитесь!.. И так опоздали, накажи меня Господь…

Мы с братом бросились опрометью к двери, но отец остановил нас.

– Подойдите под благословение! – сказал он и стал крестить нас медленно и истово.

Машинист имел вид человека, готового треснуться головою об стену.