Воронов грозно обвел маузером застывших бойцов.

– Ну?! Кто хочет шутки слушать про товарища Сталина?!

Вспомнив тот случай, Воронов заскрипел зубами, но усилием воли унял дрожь. Не хватало еще хлопнуться в падучей прямо в лесу, ведя арестованного на расстрел.

Ивана политрук отметил сразу, как только прибыл в полк. После боя у озера старший лейтенант Клюев сидел возле дальнего костра и напряженно думал. Воронову не нужно было спрашивать, о чем тот размышляет, он и так знал: похожее выражение он видел слишком часто на лицах тех, кому потом приводил в исполнение приговоры.

Как-то вечером политрук стоял за гаубицей и наблюдал, как Клюев что-то записывает в книжонку. Воронов быстрым шагом направился к нему, делая, однако, вид, что идет к палатке. Клюев захлопнул написанное и вскочил с бревна.

– Сидите, сидите, товарищ старший лейтенант, – махнул рукой Воронов. – Письмо домой пишите?

– Так точно, товарищ комиссар полка, – отчеканил Клюев. – Вот, пока есть свободная минута, решил пару строк черкнуть родным.

– Правильно делаете, Клюев, – кивнул Воронов. – Матери, жены и невесты должны знать, что боец жив – здоров! Продолжайте.

Про себя он отметил эту книжонку.

Уходила осень. С ней шел к концу тысяча девятьсот сорок второй год. Финская авиация бомбила аэродромы. Со стороны Сегежи ползли глухие разрывы. Пара бомбардировщиков прошлась над полком. В результате бомбежки в их взводе осколками повредило гаубицу и ранило наводчика, в других частях серьезных потерь тоже не было. Авиацию отбили. Клюев смотрел, как падает за дальней поляной, оставляя в воздухе темный след, финский «Бленхейм», уничтоженный не то артиллерией, не то истребителями. Он опустил голову и встретился взглядом с политруком.

В декабре их дивизия переместилась в район Ругозера – для прикрытия дорог. Клюев надеялся, что к концу месяца они начнут теснить финнов, зажав их с двух сторон. Но случилось то, чего меньше всего ожидал Иван: его арестовали.

Двадцать третьего декабря, после обеда, к расчетам подкатил закрытый брезентом артиллерийский «газик-тягач», сержант выпрыгнул из машины и подбежал к Клюеву.

– Товарищ старший лейтенант, вам приказано срочно явиться в штаб полка!

Пока Клюева везли к штабному начальству, он размышлял, что бы это значило. Наказывать – вроде не за что, награждать – тоже. Но, войдя в низкие штабные двери землянки и отрапортовав, он все понял.

За столом сидел командир полка и начальник штаба подполковник Кожин. Рядом – Воронов. Сбоку примостился писарь. За спиной Ивана встали с винтовками два сержанта из штабного взвода. Но не это было главным. Из-под ладоней политрука выглядывала записная книжка Клюева! Узнал он ее сразу по характерно загнутому и потрепанному уголку. Как же она оказалась у них? Клюев перевел взгляд на политрука. Воронов! Не даром он в последнее время все чаще появлялся во взводе. Когда же он успел вытащить ее из вещмешка?

Комполка Кожин повернулся к Воронову. Тот откинулся на спинку стула и постучал пальцами по книжке.

– Товарищ старший лейтенант, ваша вещица?

Отпираться было бессмысленно, и Клюев ответил просто и коротко:

– Так точно, моя.

Кожин встал, оперся руками на стол и внимательно посмотрел на Ивана.

– Клюев, объясни, что означают эти записи?

Политрук взглянул на Кожина, и в его взгляде промелькнуло торжество.

– Товарищ командир полка, это лишнее! – сказал он. – Мы об этом уже говорили. Я понимаю: факт вам неприятен, потому что свидетельствует о недостаточной политической бдительности. Вот для этого здесь я. Иван Клюев находится во вверенных вам частях уже на протяжении нескольких лет. И все эти годы он старательно скрывал от товарищей и руководства свое истинное лицо. Вот это, – Воронов потряс книжкой – и вдруг с силой хлопнул ею о стол.