Кирилл озирался, силясь угадать миг нападения. Гридни посматривала на него, ожидая приказа, хотя, случись оказия, бросятся его защищать сами. Такова уж их служба. Тогда поляжет много деревенских. За просто так. Лишь потому, что решили поддержать Маха в его обиде. Нарастало в воздухе предчувствие беды, липкой паутиной оплетало всех вокруг. Под насупленными бровями мужиков холодной решимостью поблескивали глаза, а пальцы их уверенно и крепко сжимали оружие. Быть бойне, потому как неповиновения и открытого бунта Кирилл древнерам не простит.

Но вдруг хватка общего напряжения разжалась, уступив место недоумению и растерянности, что, словно порыв ветра, пронеслись среди деревенских. То один, то другой опускал руки и оглядывался, шёпот приливной волной разрастался кругом, но разобрать слова было невозможно.

Последним отступил Мах. Он не обернулся, ничего не сказал мужику, который, подойдя, что-то тихо сказал ему на ухо. Лишь понурился и вздохнул, одаривая Кирилла взглядом, в котором явственно читалось: повезло тебе.

Обойдя сына, вперёд вышел Наяс. С лёгкой укоризной посматривая на деревенских, словно те всего-то задумали злую шалость, староста остановился напротив Кирилла. Древнеры совсем притихли, и слышно стало, как шелестит по подмёрзшей грязи позёмка.

– Говорил я тебе, Мах, что не надо за сына месть удумывать, – он и не повернул головы к отпрыску. – Никто в его смерти не виноват. Тебе о других детях теперь вдвое больше думать надо.

Мах опустил голову, смиряясь с волей отца. И здоровый детина, а вон как перед стариком хвост прижал. Хоть к старшим уважения ещё не растерял – и то хорошо.

– Теперь меня каждый раз в Изломе так встречать будут? – убирая ладонь с рукояти меча, обратился к нему Кирилл.

– Прости, княже. Не знал я, что Мах глупость затеет, – скривил губы старик. – И что разумных людей в это втянет, – Он поправил накинутый на плечи поверх рубахи кожух и качнул головой вдоль улицы. – Не серчай. Пойдём, потолкуем, раз ты всё же приехал.

***

Кирилл не верил Наясу. Ни на грош. И сейчас, сидя в его доме, каждый миг ждал подвоха. Кто знает, какую гадость мог задумать этот несносный старик. Вон, братец его, Могута, уже однажды учудил. И Мах едва до резни не довел. Верно, это у них семейное.

Жена старосты, сердобольно улыбаясь, накормила Кирилла под грозным надзором мужа и Маха, который сел на лавку за спиной и не сводил с него взгляда. Знать, своеволие легко сойдёт ему с рук. Но вот Кирилл забывать не собирался.

– Так что ты хочешь от меня услышать? – нарушив напряжённое – едва искры не летят – молчание,  проговорил Наяс. – Я сказал Хальвдану всё, что знал. А уж то, что ты слушать его не захотел… Вот и получилось так, что он ушёл.

– Знаешь уже… – хмыкнул Кирилл.

– А кто ж того не знает? Только совсем глухой или слепой, может.

– Я хочу, чтобы ты показал и мне тоже. То, что видел он. Своими глазами хочу посмотреть.

– Там не глазами смотреть нужно, – покачал головой староста. – Ты уверен,  что сможешь?

– Хальвдан смог, а я что же?

Наяс с сомнением окинул его взглядом, будто хотел найти изъян, который помешал бы Кириллу увидеть. Но, знать, ничего не нашёл. Снова помолчали. Староста что-то обдумывал,  поглаживая бороду и время от времени вытирая слезящиеся глаза. И Кирилл осознал,  наконец, насколько Наяс стар. А ведь погляди, до сих пор всю деревню в ежовых рукавицах держит. И его самого захотел – одолел бы. Сможет ли Кирилл в его лета сохранить ту же власть и уважение?  Для начала дожить бы…

– Каждый видит то, что ему предначертано увидеть, – вздохнул Наяс. – Я не поведу тебя для этого на наше капище. Но есть одно место, где ты, возможно,  сможешь узреть то, что тебе нужно. Понять, с каким врагом столкнулся.