Вот вы приходите к, казалось бы, культурному человеку – министру культуры. Приходите с известным делом – взять свое имущество. Первое, что нам говорят, – предъявите документы на владение выставкой, хотя эти документы давным-давно были предоставлены на любое, так сказать, «обнюхивание» и «облизывание» в тот же Минкульт. Они знают об этих документах, ибо в письмах пишут – «ваша выставка». Естественно, у нас не оказалось этих документов, потому что никто из нас в сумке их не носит, они лежат в сейфе. Мы говорим – хорошо, у нас [с собой] нет документов, мы прощаемся, когда мы их принесем, тогда закончим. «Нет, – [настаивает] он, – я хочу с вами поговорить. Так в каком году организовался… (я вам дословно говорю, вы мне не дадите соврать, и Вячеслав Борисович, который присутствовал, тоже). – Так в каком году вы организовались?». – «В 1989-м, Евгений Юрьевич». – «Когда?». – «В октябре». – «В каком году было решение о предоставлении этого Дома вам?». – «В 1989-м, Евгений Юрьевич». – «В каком сейчас состоянии ваш Дом?». – «В безобразном, развален». – «Так объясните мне, пожалуйста (вы понимаете тон, идет допрос людей, которые ему не подчинены, это общественная организация), каким образом получилось так, что вы ничего не сумели сделать? Так на каком основании вы настаиваете на возвращении коллекции вам?». Подстрелили влет, как говорится. Я не буду пересказывать все остальное. Выяснился ряд обстоятельств, о них тоже не нужно говорить.

Короче говоря, нам выставку Минкульт не собирается отдавать по ряду причин. Сначала нам написали письмо и сказали – у вас нет хранилища, если вы хранилище это найдете, мы вам отдадим. Мы нашли музейное хранилище, заключили договор, пришли с этим договором к Татьяне Хашимовне Никитиной – заместителю Сидорова. Она посмотрела и сказала: «Вот теперь хорошо, я пишу прямо на вашем письме, чтобы мы подготовили распоряжение о передаче выставки от Музея Востока вам». Через несколько дней так же, как договор, написание и подготовка распоряжения были приостановлены. Нам сказали: «Ой, вы знаете, это не то хранилище». Мы спрашиваем: «А кто-нибудь из вас там был?». – «Нет, не был. Это не тот срок». – «Хорошо, мы продлим». А когда они поняли, что отказа в продлении нет, сказали: «А вот теперь мы комиссию сделаем и соберем специалистов (то есть нам все время показывают, что мы люди второго сорта, что у нас нет ни профессионалов, ни специалистов), и они решат, можно ли эту коллекцию двигать с места и переносить к вам. Если они решат, что нельзя двигать с места и переносить к вам, мы вам ее не отдадим». Это заявила заведующая отделом музеев Лебедева во время [нашего] визита к Сидорову.

«Мы вам ее не отдадим. Это, – говорят, – национальное достояние России». Но простите, видели ли вы это национальное достояние, в конце концов? Ведь то наследие, которое у нас есть, – тоже национальное достояние России, оно охраняется небольшим коллективом, и мы платим огромную сумму за охрану, когда зарплаты наши много ниже, чем у тех чиновников Минкульта, которые сидят и говорят «нет». Что это такое? Нам говорят: вы не понимаете, что такое национальное достояние, это не какой-то там организации все передано, а нам, всему народу. Когда мы у Минкульта просили какие-то деньги – помочь в охране национального достояния, – они не шевельнулись, а вот когда можно не отдать коллекцию – тогда это национальное достояние. Тогда, кто как понимает: мы и они – нас сразу ставят на разные доски. Короче говоря, вопрос с [коллекцией] до сих пор не решен.