– Наверное, надо тут всё разгрести, – бормотал он, отводя взгляд от её изуродованного лица. А она, больше не пряча увечье, в двух словах, на ходу рассказала ему о своих утратах: родители, муж, старший из сыновей. Зато младшая сестра и младший мальчик выжили.

– Забор чинить некому. – Она уже стояла у разрушенного крыльца, спиной к перекошенной двери и в упор смотрела на Травня. – Ракеты по городу пускают часто. Раз в месяц – обязательно. И наши защитники пока ничего не могут с этим поделать.

– Но на каком основании?

– Та Лихоту будто б выбрали мэром. Но бюллетени подделали. Тут кое-кто стал суетиться, бунтовать. Кто-то бандитствовал, кто-то подзуживал. Но всё бы ничего, если б… – Она внезапно замолчала, словно устыдившись собственных речей.

– Что? – Травень схватил её за руку. Женщина отшатнулась. – Говори!

– Всё бы ничего, если б не ракеты, – проговорила она. – Лисичановки считай что нет, и теперь они долбят по городу. Может, хватит уже, а?

– Намеренно уничтожают мирных жителей? Куда же смотрят власти?

– Власти? Власть тут – Савва Лихота. Он как бы избран, но наши защитники не согласны с результатами выборов.

– Ваши защитники? Кто они? Землекопы?

Она поставила сумку на землю и снова взялась за электрошокер.

– Я понял. Ракеты прилетают раз в месяц. На большее количество зарядов у Пастухов нет бюджета. У Землекопов дальнобойной артиллерии нет, и они попросту сидят у вас на шее. Ты правильно и красиво говоришь. Неужели учительница?

– Преподавала в музыкальной школе.

– Да ну?! Значит, музыкалка всё ещё работает?

– Да. Детишки исправно ходят на занятия.

– Хор и оркестр?..

– Да. Всё работает. Мы не сдаемся. Стараемся поддерживать нормальную жизнь.

– А как же…

Их разговор прервал детский плач, внезапный и пронзительный. Женщина заволновалась.

– Простите. Я больше не могу говорить…

– Ваш ребенок болен?

– Нет… уже нет…

Прежде чем она скрылась за скособоченной дверью, он успел сунуть в её ладонь горсть мятых купюр.

Травень вернулся к «туарегу». Только проехав целый квартал, он вспомнил, что позабыл спросить имя музыкантши.

Теперь Сашке надо добраться до центра города. Там, в многоквартирном доме, живет семья Половинок. Но для этого необходимоо пересечь весь Пролетарский район, сплошь состоящий из одноэтажных домов с садами и огородами. С предприятиями торговли и общепита в этой части Пустополья и в прежние времена было плоховато, а Травню надо купить хоть каких-то гостинцев. Не являться же в дом друга после долгой разлуки с пустыми руками.

На левой обочине приткнулся ларек: железные стены, крошечные, зарешеченные оконца, кривая, рифленая крыша. Над кровлей – многообещающий, расцвеченный бутафорским салютом, плакат «…да и выпивка». Букву «е» из слова «Еда» снесло осколком. Этот нюанс сделал плакат ещё более живописным. На площадке перед ларьком припаркована разнообразная техника. Среди прочей штампованной дребедени – «жигулей» с литыми дисками, зеленого мотоцикла «Ява» с коляской, нескольких древних иномарок – выделялась пятнистая «Нива» с крупнокалиберным пулеметов в кузове. Настоящий «джихадмобиль».

Улица перед магазинчиком была пустынной, если не считать трех мужиков, оживленно обсуждавших что-то у задка «Нивы». Травень остановился, опустил окно «туарега». Одного из троих – Витька Середенку – он узнал. Младший брат Гали Половинки казался сильно утомленным, он стоял низко склонив голову, опираясь обеими руками о полик кузова «Нивы». Бледный, покрытый испариной лоб его, прикрывали буйные вихры. Он жевал перепачканную кровью бороду. Двое других – точно не местные! – подпирали его плечами с обеих сторон.