– Ты береги себя, любый мой, – неожиданно всплакнула Елена и торопливо закрыла лицо платком. – Возвращайся скорее, Егорушка. Я ждать буду.

– Вернусь, – решительно ответил князь, мысленно уже находившийся далеко в пути, и сбежал по ступеням на мерзлую землю. – Что говорить положено в таких случаях? По коням? Вперед, мужики! Отчаливай!

«По коням», конечно же, не получилось. Ушкуйники, привыкшие путешествовать на корабельных скамьях, в седло не рвались. Да и набрать разом три сотни свободных скакунов в Заозерском княжестве было не так уж просто. Посему воины, кто обняв напоследок остающихся друзей и подруг, а кто и вовсе ни на кого не оглядываясь, поспешили к обозу пешими, пристраиваясь либо между возками, либо позади, а некоторые гордо обогнали череду из полусотни саней и телег и зашагали во главе длинного поезда.

Первый день пути от рассвета и до заката путники двигались по льду Вожи на север, миновав Еломское озеро и устье реки Тяжбы. Никого из путников это не удивило. Лучше уж сделать крюк длиной в два дня пути, но проехать по ровному льду, превратившему в удобный тракт все затоны, реки и бездонные болота, нежели ломиться напрямик через овраги, холмы и чащобы, рискуя переломать ноги людям и лошадям и пробиваясь в день по две-три версты вместо двух десятков. Однако, когда на третий день обоз вместо Чепцы повернул на широкую, почти прямую руслом и опушенную по берегам камышовым мехом Свидь, среди ватажников возникло недоуменное роптание.

– Э-э! Куда мы идем? – послышались выкрики сразу из нескольких мест обоза. – На Москву вроде как на юг надоть, не туда повернули!

– А чего ты там забыл, в Москве-то? – услышав ропот, сразу повернул к недовольным Егор. – У тебя там что, родичи? Или детишки в лукошке плачут?

– Дык, вроде как обещали княгине деревни московские по окраинам пожечь, – напомнил густобровый пожилой ватажник.

– Ты кого в атаманы себе выкликал – меня али бабу мою? – рассмеялся князь Заозерский. – Кого из нас с женой слушать собираешься?

– Дык, добычу она вроде как обещала, – смутившись, уже не так уверенно сказал густобровый.

– Какая на крестьянском дворе добыча, дружище? – громко, для всех, спросил его Егор. – Да ни один из смердов серебра отродясь не видел! И взять с них, горемычных, окромя баклуши да голодного поросенка, нечего. Так что, если кто желает повеселиться да пару овинов для согрева запалить, я того не держу. Шексна под ногами, путь к порубежью московскому известен. Ну, а кто хочет золотишком тяжелым разжиться, да в Новгороде опосля хорошенько гульнуть, тому советую за мной идти и вопросов лишних не задавать!

Протест погас в зародыше. Менять золото на свинью и недоделанную ложку желающих не нашлось. И по широкому наезженному зимнику ватага послушно двинулась на север, все дальше и дальше, в неведомые даже для многих русских края: через озеро Лача на Онегу, потом долгими днями по широкому речному руслу, прорезающему бесконечные леса, до Онежской губы, по ней до сонной Кеми, скучающей за крепостными стенами возле длинных пустых и замерзших причалов, а там, после двух дней отдыха, снова вперед, по морскому припаю вдоль близких берегов, снабжающих путников на ночь дровами и лапником для лежек.

День тянулся за днем, заливы и отмели сменялись другими отмелями и заливами – а обоз все тянулся и тянулся в бесконечную ночь, подсвеченную лишь таинственными разноцветными всполохами, гуляющими средь темных небесных чертогов.

Бунт вспыхнул неожиданно – как, впрочем, и полагается стихийному народному возмущению. Вроде как только что устало жевали кашу со свининой – ан уже стучат ложками и ножами по опустевшим котлам, громко выкрикивая: