– Значит, точно решили, Евдокия Андреевна? Забираете девочку к себе? – устало спросила та, у которой был вечно растерянный взгляд.

– Забираю, – уверенно ответила баб Дуся, – дом у меня большой, добротный, огород ухоженный. Козы, куры – молоко, яйца, все свое. Проживем.

Женщины дали ей на подпись бумаги, и, наконец-то, ушли. А баб Дуся вошла в спальню к Гуле, села на край кровати и долго сидела так в темноте, уставившись в окно, за которым мигал огнями ночной город. Снежок, спящий в ногах Гули, внимательно смотрел на незнакомую женщину и тихонько рычал. Баб Дуся взглянула на пса и положила ладонь ему на голову.

– Ну-ну, не рычи, будь смирным! А будешь мешаться – я тебя быстренько приструню!

Снежок перестал рычать, заскулил тихонько и положил морду на лапы.

***

Гуля почти не запомнила похороны. Все смешалось в ее голове в нелепую черно-белую круговерть. Бабушка поила ее успокоительными травами, и ей все время хотелось спать, в голове вместо мыслей болтался густой кисель. Очнулась она, когда баб Дуся повезла ее в деревню, в которой прожила всю свою жизнь. Деревня называлась Заозерье. Гуля там ни разу не была, но по рассказам мамы, она знала, что Заозерье было глухоманью, в которой из двадцати домов жилых было всего четыре или пять. Гуля не хотела раньше времени думать о том, чем она будет заниматься в этой глуши, где нет ни друзей, ни магазинов, ни кинотеатра, ни библиотеки, куда она ходила в городе раз в неделю. «Все равно, так лучше, чем в интернате,» – думала она.

Гуля смотрела в окно старого автобуса и крепко прижимала к себе Снежка, который тихо поскуливал от того, что не любил ездить в транспорте. На глаза Гуле то и дело накатывали горячие слезы, она вытирала их краем рукава. Баб Дуся иногда поглядывала на нее, гладила по коленке и шептала на ухо: “Ну-ну, не грусти, Гуленька, скоро уж приедем. Познакомлю тебя со своей упрямой козой Вишенкой”.

Но автобус все ехал и ехал по ухабистой дороге, которая без конца виляла то вправо, то влево. Немногочисленные пассажиры подскакивали на каждой кочке, ворчали себе под нос и устало вздыхали. В автобусе сидели одни старики, некоторые из них посматривали на Гулю с любопытством, словно ей среди них было не место. Гуля и сама чувствовала себя так, будто она пришла на пенсионерскую встречу без приглашения.

За окнами автобуса мелькали деревья, лес тянулся бесконечным зеленым полотном, изредка уступая место зеленеющим полям, извивающимся, словно змеи, речкам и озерам причудливых форм, а потом лес снова поглощал собою все пространство. Гуле природа вокруг казалась мрачной и пугающей. В городе было светло и днем и ночью, шумно от людей и машин, а в лесу было сумрачно, тихо и одиноко. Когда на Гулю накатила очередная тоска по матери, она сжала зубы и уткнулась лицом в лохматую шерсть Снежка.

– Все будет хорошо, Снежок. Мы как-нибудь с тобой справимся, привыкнем, правда же? – прошептала девочка, успокаивая пса.

На самом деле, она пыталась тем самым успокоить саму себя. Это очень грустно и очень страшно – потерять самого родного человека в двенадцать лет, а вместе с ним потерять и все свое привычное и родное, даже само детство…

Мотор старого автобуса вдруг натужно закряхтел, а через пару секунд заглох. Водитель неприлично выругался, выскочил из кабины, открыл капот и стал что-то крутить там гаечным ключом. Целый час до пассажиров долетали его эмоциональные матерные словечки. Гуля таких слов никогда прежде не слышала. За то время, пока автобус стоял, она успела погулять со Снежком по лесу и съесть сухарик, который ей сунула баб Дуся. Аппетита совсем не было, но бабушка заставила ее есть через силу.