Просторные чаши омутов, где вода надолго застывала, словно успокаиваясь, утром и вечером казались черными из-за бездонной глубины, но в полдень солнце пробивало их насквозь, высвечивая коряги на не таком уж далеком дне.

Резво бегущие облака накрывали зыбкой тенью прохладные пестрые лощины, тесный мир песчаных откосов, узких пещерок, вырытых ящерицами. Припять была всегда: ее валуны, перекаты, ивы, камыши, дрожащий нагретый воздух, ленивая вода казались незыблемыми, вечными, непреложными. До тех пор, пока облака не отплывали в сторону, – и тогда всё менялось, плыло, бежало взапуски с полосами света и наплывами тени.

Артем хотел посидеть еще немного, как вдруг чье-то тело с шумом пробило воду, кто-то уцепил его за руку и потащил вверх. Артем послушно отпустил скобу и всплыл. Рядом над поверхностью воды торчала голова Кости.

– Что случилось? – удивился Артем.

– Что? – отфыркиваясь, прокричал Костя. – Тебя, оболтуса, не было больше четырех минут. Мы решили – потоп новобранец!

– Да я бы еще сидел, – ответил Артем, ухватываясь за поручни.

– Четыре минуты тридцать пять секунд, – возвестил Бочкаренко. – Я такого еще не видел. Откуда ты к нам приехал, парень?

– Так из Чернобыля, – ответил за него вахтенный.

Покатился, задрожал на ухабах день, нескончаемый, переполненный новыми правилами, словечками, лицами. Артем слегка терялся посреди такого обилия новшеств, но цепкая молодая память впитывала и впитывала в себя сведения, моментально вытаскивая на поверхность все, что попало в ее сети.

Ему было хорошо. Почему, отчего, по какой причине – поначалу Артем не мог понять. Мир был ему люб, и он был люб этому миру. Миру, где совсем рядом находилась удивительная, прекрасная и недоступная даже в мыслях доктор Варвара Петровна, при одном упоминании имени которой по спине начинали бегать мурашки, а сердце сладостно сжималось. Артем любил первый раз в жизни, и томительная волна первой любви накрыла его с головой, сразу и бесповоротно.

Свободный час перед сном каждый тратил по своему разумению. Большинство матросов просто завалились на койки и, лениво переговариваясь, отдыхали, коротая время до отбоя. Артем сидел за столом с букварем русского языка, жадно впитывая страницу за страницей. После пяти лет в ешиве разобраться в правилах чтения по букварю казалось ему легче легкого.

Дойдя до буквы «с», он вдруг вспомнил, как зубрил наизусть страницы Талмуда «под иголку». Проверяли так: экзаменуемый читал вслух по памяти написанное на странице, проверяющий останавливал его в любом месте и спрашивал, какое слово находится на оборотной стороне листа, если проткнуть его иголкой. При правильном ответе требовалось продолжить чтение наизусть с оборотной стороны, пока проверяющий опять не останавливал, возвращая с помощью «иголки» на лицевую.

Артем не был в числе лучших учеников, но даже он знал под иголку пару десятков листов. Запомнить написание тридцати двух букв и понять, как из них складываются слова, было совсем несложно.

Он уже добрался до буквы «ю», когда кто-то бесцеремонно толкнул его в плечо.

– Пойдем выйдем.

Перед ним стоял белобрысый сосед по шеренге, а рядом с ним богатырь, первым после Базыки спустившийся в бак. Сам Базыка стоял чуть поодаль с ухмылкой наблюдая за происходившим.

– А в чем дело? – осторожно спросил Артем.

– Поговорить надо.

– Разве тут нельзя?

– Тут несподручно.

– Ладно.

Направляясь к выходу из кубрика, Артем сообразил, что дело идет к драке. Почему, отчего – непонятно, но судя по тону и виду парней, без нее не обойтись. В детстве ему приходилось тузить чернобыльских мальчишек, желавших потаскать жиденка за пейсы. Правда, эти мальчишеские схватки трудно было назвать настоящими драками, а вот сейчас намечалось нечто действительно серьезное.