– Думай, как хочешь, – сказала она, – но мне ясно, что ребенок любит работать руками, а не головой. И в ешиве он уже достаточно посидел.

– И что? – спросил Лейзер.

– Я решила отдать его в ученики бондарю. Если мальчик любит забавляться с деревом, пусть забавляется с деревом.

– Тогда почему не в ученики столяра или плотника?

– Бочки выгодней. Я проверяла.

– Ну если проверяла, – буркнул Лейзер, открывая книгу. Он ничего не сказал жене про недавний разговор с Аароном. Зачем, если они оба пришли к одному и тому же мнению, только совсем иными путями.

– Какой трактат Талмуда вы сейчас изучаете? – спросил Лейзер сына в субботу вечером, возвращаясь из синагоги.

У всякого дня есть своя вершина, свой пик чувственности и ожидания грядущей радости. Суббота – самый трепетный из всех дней недели, а лучшие ее минуты выпадают на время после вечерней молитвы, когда евреи медленно разбредаются по домам из синагоги. Никто не спешит, инстинктивно желая задержать томительные минуты предвкушения. Ведь счастье – это не само счастье, а его ожидание.

Весь этот длинный, так быстро пробегающий день отдыха, день сладких напевных молитв, день длинных трапез за празднично убранным столом, день самой лучшей еды, заботливо приберегаемой хозяйками, день разговоров с домочадцами и день блаженных часов ничегонеделанья – весь этот день был еще впереди, пока ноги медленно отмеряли дорогу из синагоги до крыльца родного дома. Откровенный разговор лучше всего вести, когда сердце собеседника открыто, и Лейзер задал свой вопрос в самую точную, правильно выбранную минуту.

– Заканчиваем Сангедрин, – ответил отцу Аарон.

– А какой трактат после него?

– Какая разница? Что выберут, то и буду учить.

Больше Лейзер ничего не спрашивал. Он уже получил исчерпывающий ответ на свой главный вопрос. Если юноше после пяти лет в ешиве безразлично, каким трактатом он будет заниматься дальше, это значит, что его дорога лежит вне пути Учения.

Через несколько дней Двора-Лея отвела сына к бондарю Велвлу. Пока просто познакомиться, посмотреть. О том, что это знакомство может переменить течение его жизни, не было сказано ни слова. В таких ситуациях она не торопилась, решение должно было прийти само, без нажима и приказного окрика.

То, что случилось в бондарной мастерской, превзошло все ее ожидания. Аарон просто прилип к инструментам и заготовкам для бочек, с наслаждением вдыхая запах стружки, он забросал бондаря десятками вопросов. Неизбалованный таким вниманием к своему ремеслу, бондарь охотно отвечал. Судя по всему, Аарон ему нравился.

– Скажи, а ты бы согласился пойти в эту мастерскую учеником? – спросила Двора-Лея, когда они вышли наружу.

– Конечно! – тут же ответил Аарон.

– И согласился бы уйти из ешивы?

– Мама, я знаю, что ты огорчишься, – сказал Аарон, – но я не хочу становиться раввином. Мне больше по душе делать бочки, чем разбирать мнения комментаторов по этому вопросу.

Бондарь взял парня на год. Без жалованья, только с кормежкой. Помогая хозяину, он должен был за этот год освоить азы ремесла. Само собой, вся грязная и тяжелая работа свалилась на плечи Аарона, что же касается обучения, оно свелось к короткому разговору, с которого Велвл начал его первый рабочий день.

– Послушай, мальчик, – сказал он, закатывая рукава. – Не рассчитывай, что я буду тратить время на объяснения. Запомни: ремесло не получают, ремесло воруют. Что подсмотришь, сам поймешь, усвоишь и повторишь – то твое. Время от времени можешь задавать мне вопросы. Будет настроение – отвечу, а не будет – не обессудь. Я сам учился таким же образом, и вот, слава Богу… – бондарь широким жестом обвел мастерскую и солидно улыбнулся.