И каждый день я списывалась насчет этого с Элей. В тот день, когда Кирилл оттолкнул меня я обо всем рассказала подруге. Иначе было нельзя. Если уж я пришла к ней вся в слезах значит должна была объясниться.

И изначально Эля была настроена очень категорично против Кирилл, именно поэтому я писала каждый раз ей, в надежде на то, что подруга поможет вставить мой глупый мозг на место. Но со временем советы подруги от «шли его куда подальше» переросли в «нужно сделать первый шаг». И я не понимала, чем она руководствовалась, если первый шаг был сделан давным давно. И может сейчас я бы и послушала подругу. Может быть я и решилась что-нибудь предпринять.

Вот только гордость намертво прибивала мои ноги к полу невидимыми гвоздями каждый раз, как только я собиралась пойти к нему навстречу. Обида стала гарантом того, что я больше не переступлю через саму себя. И как бы сильно сердце не нуждалось в Кирилле. Гордости и обиды хватало для того, чтобы его сдерживать. По крайней мере, пока.

Но вот только, что делать с непреодолимой тоской, которая с каждым днем только росла, я совсем не знала. Эля предложила мне с кем-нибудь погулять. Так сказать найти замену Кириллу, а я не хотела. Не хотела, чтобы кто-то другой держал меня за руку. Не хотела, чтобы кто-то другой целовал мои губы. Я не хотела дарить свою улыбку кому-то другому, если это не будет Кирилл.

И в какой-то момент даже гордость и обида не смогли сдержать удушающую тоску, и потому подорвавшись с кровати во втором часу ночи, я начала натягивать на себя спортивные штаны.

Кирилл вернулся буквально двадцать минут назад. Наверняка, он еще не спал, а значит… И я не знала, что это значит. Не знала зачем второпях уже натягивала на себя кофту. Не знала зачем вообще иду к нему. Я даже не знала, что скажу, после того, как он откроет мне дверь. Не знала, но остановить себя я никак не могла.

Быстро вытащив волосы из под кофты, я нервно заправила надоедливые пряди за уши, и сунув ноги в тапочки, побежала к Кириллу.

Дура! Дура! Дура!

Опять будешь страдать! Опять будешь реветь в подушку! Опять разобьешься о свою же любовь! — мне в след так громко кричал здравый смысл, но стук сердца его заглушал.

Плевать, что больно. Плевать, что разобьюсь. Я ведь люблю его. Люблю, а значит буду как дура бежать навстречу, периодически наступая тапками на собственную гордость. Буду бежать, потому что сердце нуждается. Слишком сильно нуждается в Кирилле. И я не знаю сколько у него еще сил бороться, но просто отпустить я не могла.

Именно так я и добежала до парадного выхода… По осколкам собственной гордости, через раз улавливая хруст еще и обиды. Вспотевшая от страха ладонь схватилась за железную ручку и в эту же секунду я громко вскрикнула, а уже в следующую зажала руками рот.

Глаза слишком быстро стали хрустальными. Слишком быстро в них задрожали слезы. Сердце за секунду рухнуло на пол, так и оставшись где-то в моих ногах. А дрожащая ладонь медленно опустилась на стеклянную дверь и тело вздрогнуло от холода стекла, что казалось сейчас обжигало кожу.

В радужке глаз застыла картина, где Кирилл с улыбкой на губах что-то активно рассказывает незнакомой мне девушке у железной калитки.

Господи, София, ну как можно быть такой идиоткой… Нижняя губа затряслась от ужаса происходящего, и я пальцами схватилась за нее, нервно теребя. Из груди против воли вырвался прерванный выдох и как бы сильно я не пыталась затолкать соленые слезы обратно в глаза, они все равно вырвались и стали обжигать щеки.

Чувство того, что я полная дура злило меня настолько сильно, что хотелось прямо сейчас выбежать на улицу и до смерти избить Кирилла за то, что заставляет меня чувствовать все это. За то, что даже не пожалел…