— Селиванов предлагал, а Бизонова прозрачно намекнула, что третий год подряд — это перебор, нужно дать возможность проявить себя и другим.

— Расстроилась?

— Неа! — отвечаю, прикрывая рукой очередной зевок. — Переболела уже. В смысле, я вообще на театральный кружок ходила потому, что художник, танцор и гимнастка из меня — так себе, а других секций у нас в посёлке не было! Театральный кружок мне нравился, но я никогда не стремилась быть артисткой.

— А вот некоторые считают, что ты бы вполне могла во ВГИК поступить. У тебя ведь действительно круто получается, ты хорошо вживаешься в роль.

— Я знаю! Ещё знаю, что некоторых отдельных личностей это, напротив, бесит.

— Ты про наших придурочных кайфовщиков?

— Да, достали! Вчера Гурина заявляет мне: «Рубинина, как это спектакль и без тебя?» — кривлю голос назойливой сокурсницы.

— Брось, Кира. Они просто завидуют. Вот и цепляются к тебе.

— Как вообще отдельных лиц до сих пор не исключили, непонятно? Все же знают!

— Доказать нужно. Да, и это мы понимаем, отчего он весёлый такой, — лениво пропела подруга. — А преподаватели всё-таки не в теме.

— Ну, может быть!

— Слушай, Кир, — лёгок на помине, один из участников неприятной нам компашки, состоящей из пяти человек. Я скорее машинально поворачиваю голову вправо, смотрю на дальние ряды. — А в зад переться как, ничё ощущения? — я в буквальном смысле охреневаю от вопроса. Слышу брошенную кем-то реплику: «Для себя интересуешься?», но не реагирую. Просто теряюсь в прострации.

Я на несколько секунд вообще теряюсь. Ещё и смешки сокурсников... Стыд болью обжигает грудь, а лицо невольно заливает краской.

— Не поняла? — всё же получается заговорить. — Ты у меня сейчас это спрашиваешь?

— Ну а у кого ещё?

— Саужский, ты что, с утра пораньше пыхнул уже? — в разговор вмешивается Дима. — Тебя куда несёт вообще?

— Да хули она из себя строит?

— Коля, завали ебло, иначе оно сейчас у тебя разлетится, — продолжает Дима. Мы с ним с самого детства знакомы. И он один из немногих, кто знает меня более чем хорошо.

Дверь открывается и всё мигом затихают. Только я дышу, кажется, громче, чем нужно. Даже не знаю, чего во мне сейчас больше, злости или обиды.

Просто бред какой-то! Это вообще со мною происходит? Хочется вскочить с места и выбежать за дверь, но понимая, что этим только покажу свою слабость, из всех своих сил стараюсь взять себя в руки.

— Так, дети мои! — этого ещё для полного счастья не хватало!

Вместо Вениамина в аудиторию бодрым шагом входит Дамир.

— Гросс приболел, поэтому заполним освободившееся время факультативом по физике, — надо-же, и голова с похмелья, по всей видимости, не болит. — Никто не против?

— С вами, Дамир, за счастье — провести лишние полтора часа, — в открытую кокетничает Катюха.

— А я бы лучше вздремнул, — а нет, видно всё же вчерашние затянувшиеся посиделки и на нём сказались. — Ну да ладно! — продолжил Дамир. — Решите задачу, — маркер ловко скользит по глянцевой белоснежной поверхности. Дрожащими пальцами берусь за шариковую ручку и пытаюсь переписать себе в тетрадь пример. Зачем-то подмечаю, что у Дамира очень красивый почерк.

Нужно взять себя в руки и отбросить все свои неприязненные эмоции к Дамиру. Сейчас он мой учитель и, хочу я этого или нет, должна слушать то, что он говорит.

— Так, все решили? — вопрос задаёт уже через минуту. — Катя, к доске, раз уж я тебе так приятен…

— Запрещённый приём, Дамир. Вы же знаете, как мне эти задачки даются.

— Знаю! Поэтому и зову. Давай-давай.

На детальный разбор одной задачи уходит не меньше десяти минут. Непозволительная роскошь. Впрочем, Дамир со мной соглашается, будто бы мысли мои прочёл, повторил слово в слово.