— Скажи, Глеб, как моя жена? Старается?

От этого вопроса мне становится не по себе, почему он спрашивает это с такой провокационной интонацией?

— Очень, – коротко бросает Глеб и потом стреляет быстрым взглядом в меня.

— Похвально-похвально…

Муж усмехается себе под нос и задумчиво потирает подбородок, который зарос колючей щетиной.

— Главное, чтобы не перестаралась, – двусмысленно добавляет Богдан и смотрит на меня сверху, сначала вглядываясь в зардевшее лицо, а потом фиксируя внимание на моем украшении.

Возможно, ждет моего комментария, но мне нечего сказать. Я делаю пару глотков вина и облизываю губы, на которых осталась сладкая горечь.

Мне бы вырваться из крепкого захвата его рук и скрыться из-под пристального взгляда, прожигающего насквозь.

— Мам!

Я должна переключиться на кого-нибудь, находя вескую причину покинуть общество Богдана.

Оглянувшись, мама улыбается мне, оставляет свою компанию и идет к нам.

— Мне надо с ней поговорить, – намекаю я мужу.

Он кивает и убирает руку с талии, а я, словно птичка, выпущенная на волю, лечу к маме.

Мы уединяемся за крайним столиком.

Я смотрю на нее и понимаю, что время идет, как песок сквозь пальцы, очень быстро, а ты не успеваешь за ним, видя только результат прожитых лет. Кажется, совсем недавно мама говорила трогательную речь на моем выпускном, тогда еще не было тех морщинок, которые сговорились и собрались на ее лице. Ей сорок девять, но, несмотря на возраст, выглядит она все-равно отлично. Возможно, профессия обязывает. Говорят, учителя не стареют, потому что им попросту некогда. Да и дети, которым она отдает свою жизненную энергию из года в год, возвращают ей ее в двойном размере.

Я люблю ее. Несмотря на все обиды и недопонимание. И она это прекрасно знает.

Накрываю ее ладонь своей и слабо улыбаюсь, смотря в ее янтарные глаза.

— Что такое, солнышко? М?

Ее ухоженные пальцы с французским маникюром сжимают мою руку, а голос говорит о тревоге. Вместо ответа, я издаю легкий вздох.

— Тебе уже двадцать четыре, доченька… Подумать только. Я желаю тебе счастья, моя хорошая, порой ведь мы не замечаем его или принимаем за нечто другое, – говорит она не без намеков.

Учителя всегда учат. Это привычка или призвание. Я не знаю. Но судя по моей маме, они никогда не ограничиваются рамками школы и берут на себя эту миссию и в жизнь.

— Я обязательно его почувствую, а пока…

— Ну хватит грустить, Наташа, – приподнимает мой опустившийся подбородок. – Богдан любит тебя, и помни, все люди заслуживают второй шанс…

— Второй шанс на что, мама? Ему не надо этого. А мне подавно.

— Так в том и проблема, что ты думаешь, что ему не надо, а он думает, что тебе не надо… А правда-то где? Говорил ли он тебе, что больше не любит, что ты ему больше не нужна?

— Знаешь, мама. Порой поступки говорят лучше слов. Слова – пыль, им нельзя верить. Сегодня – одно, завтра – другое.

Мама тихонько смеется.

— Зато слова могут ранить так, что последствия от них будут сильнее любой пули или ножа. Таша, ты всегда была эмоциональной девочкой и могла наговорить, что попало, но не все такие толстокожие, как твои родители. Ты не думала, что Богдан мог не выдержать твоей необоснованной агрессии?

— Необоснованной агрессии?!

— А что тобой руководило, когда ты в очередной раз ушла от Богдана к нам? А потом все-равно возвратилась к нему …

— Что? Хватит, мама, – встряхиваю головой.

Для чего она начинает ковырять прошлое?

— Потому, что ты любила его, как любишь и сейчас.

— Ма-ма, – с натяжкой выдавливаю я, останавливая ее поток нравоучений, – Он изменяет мне. И я его не люблю.