Изо всего этого даже не очень прозорливый человек мог заключить, что Иммани был дрянь, каких мало, и совесть у него была меньше мышиного хвостика. Нан подумал, что на месте Андарза он не стал бы держать при себе такого человека. Безопаснее было бы поступить с ним так, как сын Андарза поступил с кошкой своего наставника.

Да, что касается матери Астака, – Андарз утопил женщину шесть лет назад, застав на ней какого-то свечного чиновника. Чиновнику же лично отрезал его кукурузину, отчего тот через неделю помер.

Вечером Шаваш, словно лисенок, скользнул в ворота усадьбы господина Андарза. Он хотел пробраться в людскую, но на садовой дорожке, рядом с беседкой, похожей на розовый бутон, его застукал секретарь Иммани.

– Негодяй! – сказал секретарь, взяв Шаваша за ухо. – Ты куда сбежал?

Шаваш пискнул.

Занавеси беседки раздвинулась, из нее показалась всклокоченная черная голова домоправителя Амадии.

– Это что там такое? – раздался из глубины беседки голос императорского наставника.

– Да ничего. Это два раба дерутся, – громко ответил домоправитель.

Секретарь страшно побелел и выпустил ухо Шаваша. Вдруг он сжал виски руками и бросился вниз, по садовой дорожке.

Домоправитель, прикрывая окошко, сказал:

– Нельзя держать рабов просто для роскоши! Надобно извлекать из них выгоду. А то вот, этот мальчишка: кто может поручиться, что он сегодня не воровал на рынке?

Шаваш дождался, пока домоправитель вышел из беседки, и нахально скользнул внутрь.

Беседка, в которой сидел императорский наставник, изнутри напоминала тысячелепестковый цветок. Стены ее были затянуты шелковыми гобеленами с изображениями зверей и трав; с балок драгоценного дерева свисали цветочные шары, и дымки от курильниц, расставленных по всем пяти углам беседки, вились в воздухе, как призрачные танцовщицы. Императорский наставник сидел в высоком кресле за столом из малахита и оникса; по столу в поэтическом беспорядке были разбросаны бумаги и свитки, и когда Шаваш вошел, императорский наставник как раз оторвался от очередного листа, зачеркнул написанное, записал что-то снова, а потом в раздражении скомкал лист и бросил его в жаровню.

– Ах ты дрянь, – сказал Андарз, поворачиваясь к мальчишке, – ты куда сбежал от господина Иммани? Тот совсем заблудился, вымок в канаве!

– Я никуда не сбежал, – сказал Шаваш, – я остался.

– Пожалуй, – проговорил Андарз, – я все-таки пошлю тебя в мастерскую. Как можно: сбежать от чиновника, посланного утешить убитую горем вдову!

– Не очень-то она убита горем, – возразил Шаваш.

Андарз только молча всплеснул рукавами от такой наглости.

– У господина Ахсая, – сказал Шаваш, – была лавка в столице, в Осуе и в Хабарте. Он боялся завести себе приказчика, из скупости и из опасения, что тот донесет на него властям. Поэтому он купил себе трех жен, по одной в каждую лавку. Ведь жена не имеет права давать показаний против мужа. Сначала все шло хорошо, но потом жена из столицы спуталась с красильщиком по имени Дануш, а по прозвищу Моховик. Она влюбилась в него и стала требовать развода, а Ахсай не давал ей развода, потому что она вела все дела в его отсутствие и слишком много знала. Позавчера Дануш Моховик услышал, что Ахсай вернулся и ночует в веселом месте. Он пошел в это веселое место поговорить с Ахсаем. Сказал: «Если он не даст тебе развода, я его убью». Но сегодня, когда они ругались с женщиной, он сказал, что не видел Ахсая.

Андарз посмотрел на мальчика внимательно и удивленно. Про лавку в столице и лавку в Осуе он, конечно, знал, а вот семейные дела покойника были для него новостью.