– Нет… Почему ты спросила? – насторожилась я.

– Потому что многие из этих ран просто нельзя получить в несчастном случае. Вот это – можно, это след открытого перелома. Но вот это – явно зажившее пулевое ранение, а тут его резанули армейским ножом, если я не ошибаюсь. А я вряд ли ошибаюсь, у таких ножей специфическое лезвие.

– И когда все это было?

– В разное время. В целом, здоровье у Руслана отличное, и рискну предположить, что раны на нем заживают быстро. Но даже так… Прости за этот вопрос, но когда вы расставались, что-нибудь из этого уже было?

– Нет, ничего…

– Ты не могла не заметить? – допытывалась Наташка.

– Ты издеваешься? Как я могла не заметить, что моего мужа пырнули армейским ножом!

– Готова поверить. Но раны все равно нанесены в разные сроки, и промежуток времени большой. Можно предположить, что первые из них Руслан получил как раз шесть лет назад.

Когда расстался со мной. Я действительно не знаю, что происходило в его жизни с тех пор. Но вряд ли он отправился на войну! Анатолий Александрович сказал, что пять лет назад у Руслана уже начали подозревать шизофрению. Получается, он был здесь, в России, и показывался врачам.

Все это просто не сходится. Даже с учетом шизофрении, где он мог получать такие ранения? Если бы все можно было списать на агрессию, он пошел бы и подрался в каком-нибудь кабаке. Но пулевые ранения, нож, открытые переломы… Откуда все это?

Наташка продолжала осмотр, и странности накапливались.

– Тут он, похоже, нанизался на что-то… Видишь: шрамы с двух сторон, рана была сквозной. Обработали ее абы как, зашили криво, поэтому и шрам получился такой объемный. Тут плеснули чем-то вроде кислоты, но попали по касательной, и хорошо! Таких шрамов у него несколько, и получены они с разницей не меньше года.

Пока мы говорили о нем, Руслан оставался в привычной для него прострации. Все те чудовищные травмы, которые мы упоминали, будто ничего не значили для него! Он снова был не здесь, не с нами. А я боялась даже предположить, сколько он вынес за эти годы.

– Ну а вот это? – Я указала на тот шрам, что больше всего пугал меня. – Мне кажется, его какой-то зверь порвал… Знаешь, тигр там или медведь!

– Какой еще тигр, Катя?

– Уссурийский, блин! Не знаю, какой тигр, но посмотри на это!

Этот шрам интриговал Наташку не меньше, чем меня, однако она как раз не спешила с выводами. Она осматривала его со всех сторон, осторожно прощупывала пальцами, а потом отрицательно покачала головой.

– Нет, это вряд ли удар лапы.

– Почему? Очень похоже!

– Похоже, но не совсем. Понимаешь, у зверя когти расположены на примерно одинаковом расстоянии и под одним углом. Вот представь лапу тигра или медведя – и так будет. А здесь был разный угол и разная сила надавливания. Да и когти по размеру слишком крупные для звериных пальцев. Хотя это, конечно, не когти!

– Тогда что это? Слушай, я ведь не настаиваю на своей версии, я просто пытаюсь понять, что случилось с Русланом!

– У меня есть одна теория, но она слишком странная, чтобы ее хоть как-то объяснить!

– А есть ли в этой истории хоть что-то не странное? – рассудила я.

– И то правда. У тебя в доме найдется какая-нибудь игрушка?

Тут уж я растерялась.

– Игрушка?..

– Ну да. Кукла Барби там или плюшевый мишка, тоже подойдет.

– Сейчас посмотрю…

У меня был плюшевый заяц – маленький и пушистый, занимавший дальнюю книжную полку. Слишком милый, чтобы его выкинуть, и слишком много мне напоминающий, чтобы хранить его на видном месте. Кто ж знал, что однажды он пригодится!

Наташка не стала спрашивать меня об игрушке, она была слишком увлечена. Она взяла зайца за бок одной рукой, тремя пальцами – и я увидела, что ее пальцы как раз находились на тех местах, где в случае Руслана были лезвия, оставившие шрам.