– Видел несколько. Очень впечатляет.

– Да. Все были под впечатлением. А ведь ему еще не исполнилось и тридцати. Он посылал проекты на конкурсы и неизменно выигрывал. Ему начали подражать. Каюсь, даже я иногда заимствовал какие-то его идеи, конечно, в своей скромной манере. Я никогда не мнил себя художником, но точно знал, что нужно заказчикам, – доверительно наклонился ко мне Кэннел. – Это меня всегда и выручало. Даже когда началась рецессия, наша фирма оставалась на плаву. И войну мы пережили. Теперь я смогу оставить дело сыну.

Старик с гордостью посмотрел на Эдварда. Я понял, что мысленно он уже соскочил с воспоминаний о Торне к истории собственных успехов, поэтому решил вернуть его в нужное мне русло.

– Торн исчез в конце 20-х годов. Может, его фирма пала жертвой финансового кризиса?

Кэннел пожевал губами и снова сделал глоток.

– Не думаю. Он работал на себя, был, фактически, свободным художником. Без заказов он все равно бы не остался. К тому же, повторю, Гейб был из богатой семьи и мог не заботиться о деньгах, а просто творить для удовольствия. Если честно, к этому моменту мы с ним уже несколько лет не общались. Так что я не знаю, что творилось в голове у Гейба перед исчезновением.

– Почему вы не общались? – заинтересовался я.

– Гейб сильно изменился, – медленно произнес Кэннел. – Мне кажется, его сильно подкосила смерть жены и ребенка. Он и до этого не отличался общительностью. Он был светским скорее из вежливости и воспитания, а так его больше всего увлекала только работа. А после трагедии он совсем замкнулся в себе. Если мы встречались на каких-то мероприятиях для архитекторов, то он быстро здоровался и тут же отходил в сторону, будто боялся, что его будут расспрашивать о жизни.

Я не мог скрыть изумления.

– Вы сказали о смерти жены и ребенка. Вы были с ними знакомы? Как их звали?

– Конечно, я их знал. Гейб женился довольно рано. Едва ли не сразу после колледжа. Они с Мэри друг друга обожали. Она никогда не скандалила из-за того, что он мог на несколько дней запереться в кабинете, работая над проектом. Или, что он уходил в пьяный загул, когда не шло вдохновение. Мэри укачивала маленького Джона, когда Гейб работал. А он сам, когда родился ребенок, тут же бросил все гулянки. Каждую свободную минуту стремился проводить с семьей. Честно говоря, я им немного завидовал. Я тогда еще сам был холостым, не встретил твою мать, – подмигнул он Эдварду. Тот смутился.

Мэри и Джон, подумал я. Какая прелесть. Интересно, знает ли Габриэла о своем погибшем брате.

– Когда они умерли?

– Уже не помню, – недоуменно посмотрел на меня Кэннел. – Года за три или за четыре до его исчезновения. Автомобильная авария. Ужасная трагедия. Странно, почему вы спрашиваете. Родственники, которые вас наняли, по идее должны это знать.

К Кэннелу вернулась подозрительность. Я решил немного приоткрыть карты.

– Меня наняли родственники его второй жены, – сказал я. – Видимо, они не знали об этом происшествии.

Тут настала очередь старика вылупиться на меня.

– Вы сказали «второй жены»?! Но как это возможно? Когда Гейб снова успел жениться?

– Получается, где-то за год до исчезновения. Во всяком случае, у него родился еще один ребенок, которого он бросил совсем младенцем.

– Боже мой.

Кэннел был явно потрясен. Он достал носовой платок и вытер пот с высокого лысеющего лба. Потом с сомнением посмотрел на бокал с остатками мартини, словно раздумывая, не заказать ли чего покрепче.

– Я и понятия не имел, – проговорил он. – Как я и сказал, мы почти не общались с Гейбом после смерти Мэри. Он сам пресекал все попытки общения, бросил старый круг друзей. Мы… в общем… подозревали, что он запил. Много раз пропускал заседания комиссий, в которых состоял. Кто-то видел его в баре, почти лежащим на стойке. Но я думаю, что он просто запирался и пил в своей студии. Если честно… мы тогда… те, кто его знал, не очень удивились, когда Гейб пропал. Решили, что у него депрессия, и он больше не может оставаться в своей студии, да просто в городе, где он был так счастлив. Решили даже, что он…