…горько было.

…а письмо Красава трижды прочла, пусть и не было в оном ничего, окромя соболезнований и приглашения в столицу. Мол, в храме постоять, почтить дядькину память. И сердце рвалось ехать, а разум… вспомнилось вдруг предостережение. Неужто знал дядечка?

И оттого поспешил племянницу замуж выдать?

Нет, муж Красаве хороший достался.

Спокойный.

Разумный.

И ее балует… и непраздна она, а значит, благословила Божиня брак этот… и чего еще желать? Разве чтоб племянница его, Милослава, норов изменила. Горда больно.

Капризна.

И на Красаву глядит так, будто бы она, Красава, нищенка, из милости в дом взятая. Сперва-то и не скрывала презрения, пыталась себя хозяйкою показать, но супруг скоренько укорот дал. Вот и затаила обиду Красава… а с чего?

Ей бы благодарною быть, что нашлось в тереме место для нее, сироты… ан нет, ходит царицею, дворнею повелевает, а на дядьку глядит свысока. Красаву и вовсе будто бы не видит. Мол, не достойная она… ох, не о ней, глупой, думать бы…

- Поедешь? – муж Красаву обнял и поцеловал в щеку. Царапнула нежную кожу борода, и Красава поморщилась: пахло от оное табаком. А ныне ей все запахи тяжелы были, табачный же и вовсе отвратен.

- Нет, - она прижалась к мужу, пытаясь защититься не то от ветра, не то от собственного страху безымяннного. – Далеко, да и… его уже схоронили. А помолиться я и тут помолюсь. Божиня услышит.

Она-то знает, что был дядечка хорошим человеком, если и грешил, то не с зла… со всеми случается…

- Как знаешь, - муж вздохнул с облегчением. Не хотелось ему отпускать супругу…

…в тот день они вернулись поздно. И ночь Красава не спала. А с утра самого заявила Милослава:

- Я в столицу отправлюсь.

- Зачем? – супруг Красавы посмурнел, налился грозовым гневом, чего досель с ним не приключалося.

- В Акадэмию пойду. Мне Мишенька давно писал… приглашал…

- Мишенька?

- Братец мой, - Милослава улыбнулась со смыслом. Мол, тебе ли, дядюшка, не знать, что не ты один роднею. – Еще когда говорил, что дар у меня имеется немалый… и я могла бы магичкой стать.

- Тебе нельзя в столицу.

- Почему это? – она подхватила с блюда орешек и, повертев, на землю кинула.

- Договор…

- С кем и когда он был? – Милослава плечиком дернула. – Небось, когда договаривались, меня не спросили, хочу ли я всю жизнь в глуши провести. А я не желаю! Что мне здесь делать?

- Замуж…

- За кого, дядя? За соседа?

- А хоть бы… вон, Вояр на тебя давно заглядывается…

- Пусть хоть все глаза выглядит, - промолвила Милослава. – Он мне не ровня…

- Хватит! – Верень ляснул кулаком по столу. – Я сказал…

- Ты жене своей говори, она послушает, клуша. А я, дядечка, чтоб ты знал, своим умом жить приучена… мне таланты развивать надо… дар!

- Своим…

- Тише, - Красава взяла мужа за руку. – Пускай…

Не то, чтобы она хотела помочь Милославе, просто вдруг осознала: не уживется. Не даст супруг Милославе воли, не позволит ей в столицу отбыть, так ведь кого Милослава изводить станет?

На ком обиду выместит?

А дом, в котором свара на сваре, долго не простоит.

- Пускай едет. Здесь и вправду… молодой девушке в столице жениха отыскать проще… - она говорила тихо, и муж остывал.

Успокаивался.

- Дура ты, - сказал он Милославе, и та вспыхнула.

- Это жена твоя…

- Еще одно слово и отправишься. Не в столицу. В монастырь. И будешь там свои таланты развивать, - тихо он произнес, но Красава поняла: и вправду отправит он племянницу в монастырь.

Та тоже, верно, осознала.

И разрыдалась.

Слез же женских он на дух не выносил.

- Вот чего с нею делать… неможно ей в столицу… - сказал он ночью.