- Это он все, - Красава дернула меня. – Он! Он продал наше дитятко… польстился на золото царское. А теперь вот притворяется невинным. Но Божиня все видит! Божиня его накажет!

- Савушка!

Он был высок.

И некогда, должно быть, хорош собою. Ныне же раздался телом, обрюзг. И кафтан, шитый из дорогой ткани, не скрывал этое обрюзглости. Нависал над поясом золотым живот. Блестело испариной красное лицо с чертами крупными.

Из мясистого носа торчали седые волосы.

А борода боярская рыжею была.

На щеках же, скрозь красноту, конопушки виднелись.

- Савушка… - он выдохнул и шапку с головы стянул. – Зачем ты ушла? Простите, сударушка, что она вам тут… наговорила.

- Ничего, - боярыня хитро улыбнулась. – Ничего не сказала. Знаешь же, что сказать не могу. Это тайна.

Она прижала палец к губам.

- А вот показать… все ей показала… как есть показала… и теперь она знает правду!

У меня ажно похолодело все.

А вдруг да… мне сию правду и точно знать не покладено. Глянул на меня боярин, роту открыл, да и закрыл: девки аккурат подбегли. Засуетилися.

- А куда ж вы матушка сгинули… а мы так в волнение пришли… а ну как заблудилися… а если б споткнулися, ноженьку поранили… - гомонили они все разом, боярыню окружая. У меня и то перед глазьями зарябило от зелени да шитья.

Богато живут, ежель и холопки в шелка рядятся.

- Моя жена, - боярин шапкою отер пот со лба. – Говорит, сама не ведает, чего…

- Ой, матушка… солнышко-то припекает, вы перегрелися…

- Кыш пошли, кликуши, - Красава попробовала вырваться из цепких девичьих ручек, но не позволили. А меня ажно замутило.

Вспомнилися иные девицы.

И то, как верещали они, приговаривали…

…нет, не виновная я в их смерти. И бабка не виновная. Хочу так думать, да совесть не угомонится никак, все нашептывает, что, когда б не мы с бабкою, жили б девки долгую жизню. Были б счастливы? Кто знает, может и не были б, да все одно…

- Кыш!

- Красавушка, не надо… выпей вот, - боярин сдернул с пояса флягу чеканную и девкам сунул. – Дайте боярыне отвару…

- Матушка, выпейте… всего глоточку…

- А и выпью, - она остановилась и вырываться перестала. – Почему б не выпить? Я все сказала… все показала… и теперь…

Она вырвала флягу из рук растерянной девки и поднесла к губам.

- Она видела, понимаешь… она видела… и ей ты не скажешь, что я умом повредилась, что несу невесть что… клятва… знаешь, в чем радость безумия, Зослава? Мы не ведаем, чего творим… мы не властны над своим разумом, а значит, ни одна клятва… они слетают, как слетают оковы…

- Савушка, - простонал боярин. – Это у нее… после того, как сыночка нашего потеряла… вот и повредилось, все ей мерещится глупое…

- Мерещится, - Красава сделала глоток. – Никак иначе… а знаете, что обидно? Я потеряла. А он… у него наследник недавно родился… а ведь клялся, что изменять не станет… и она клялась, что мы с нею вдвоем… сестры… до скончания времен сестры. И они тоже безумны, если клятвы их ничего не значат. Как вы думаете?

Ее взгляд вдруг потускнел.

И пальцы разжались, но ловкая девка не позволила фляге упасть. Другая и боярыню подхватила.

- Вы уж извините, - боярин шапку кое-как напялил, лысину прикрывая. – Не думал, что она этакое учинит… хворая она… вроде и здоровая, а как распереживается, то и несет невесть что.

И глянул так, искоса, мол, верю ли…

А я чего? Кивнула. Мол, так и есть.

Хворая

А хворым многое простительно, даже клевета на царицу-матушку.

4. Глава 4. Про царицу-матушку и ея милости, от коих не откажешься

Арею только и дали время, что помыться.

А может, мылся он слишком долго. Сначала все глядел на купальню, не способный заставить себя переступить порог. Вид воды вызывал тошноту.