Релевантность описанных выше концептов, по мнению В.А.Тишкова «заключается в том, что «международное сообщество» является, фактически, всего лишь кратким термином для обозначения набора международных режимов с различными уровнями признания и степенями реализации, и множества держав-акторов с различными интересами. И особенно это верно в применении к сфере этнополитических конфликтов, где вес данных факторов не позволил, через жизнеспособную систему принципов и норм, предупредить, уладить и разрешить ссоры мирным путем…» В результате «…правительственные, равно как и неправительственные акторы, подвергаются соблазну ссылаться на различающиеся «международные стандарты» с целью занятия высшей позиции с точки зрения нравственности в контексте конфликта».[91] Одно из следствий такого развития событий – международная гуманитарная интервенция…становится…, судя по всему, одним из нарождающихся институтов нового мирового порядка, воплощающего представление американских элит о предпочитаемом мироустройстве», – отмечает Э.Я.Баталов.[92]

В то же время, растущие потоки капитала и идущее вслед за ними перемещение масс людей, породили социальный феномен и теоретический подход, именуемый «транснационализмом». Массовые миграции уже сделали проницаемыми границы национального государства и сегодня преобразовывают систему международных отношений, «формируя пространства нового типа, которые не совпадают с национальными границами. Поскольку возросшая мобильность ведет к появлению у человека множества точек отсчета и источников самоидентификации, соотнесение с конкретной территорией постепенно утрачивает значение. Идентификация с территорией может уступить место тому, что политолог Бертран Бади назвал «сетевой» идентичностью. Сети взаимодействия, которые выстраиваются в результате массовых миграций, не умещаются ни в одно национальное пространство. Они транснациональны».[93] Нина Глик Шиллер, одна из создателей концепта транснационализма, определяет трансмигрантов как людей, чья жизнь сильно зависит от контактов по обе стороны границы, поскольку они включены в социальную, экономическую, а часто и политическую жизнь не менее чем двух обществ. В программной статье 1995 г. Глик Шиллер и ее коллеги отмечают, что мигранты, при всей их включенности в экономику и институты новой страны, тем не менее, не порывают со своей родиной. Они формируют новые экономические и персональные связи между теми двумя странами, между которыми они существуют.[94]

В результате в реальной иммигрантской среде формируются гибридные идентичности, в которых противоречиво сочетаются элементы культуры двух стран – «выхода» и «приема». Действительно, во многих случаях сегодня индивид уезжает из родной страны не для того, чтобы интегрироваться в новой стране, а чтобы «построить собственное пространство вне привязки к одной конкретной территории, которое он обустраивает в соответствии со своими потребностями и желаниями и которое служит связующим звеном между его родиной и страной его принявшей».[95] При этом речь ни идет о маятниковой миграции, мигранты физически существуют в новой стране, но при этом их вовлеченность, информированность и заинтересованность в происходящем на их родине так высока, что они остаются также и членами общества исхода. Создавая новые экстерриториальные, транснациональные пространства, мигранты живут между двумя мирами, противоречиво соединяя их друг с другом. Пока еще не ясно как далеко зайдет этот процесс, и какие последствия (позитивные и негативные) будет иметь для стран исхода и стран, принимающих мигрантов. Однако уже ясно, что трансграничные иммигрантские сети являются каналом импорта-экспорта культурных образцов. Обсуждая характерное для современного этапа мирового развития освобождение культурного и социального капитала от территориальной референции, ученые констатируют, что эти сферы в большей степени подвержены детерриализации, так как отношения в них максимально символизированы. Это может способствовать интенсивному обогащению и развитию культур, появлению ее новых синтетических образцов.