— Я говорил, что заинтересован в развитии образования, — громко и с нажимом продолжает Климов. — Петр Константинович, поэтому не буду врать о том, что меня воодушевляет родственное сотрудничество на одной из ваших кафедр. У меня есть основание полагать, что Ольга Леонидовна — работник недостаточной компетенции, который всячески нарушает трудовую дисциплину, прикрываясь должностью своего отца. Я убедительно прошу вас разобраться в сложившейся ситуации и принять меры, чтобы ваши остальные сотрудники могли полноценно работать, не взваливая на себя чужие обязанности.

В кабинете повисает пауза. Кажется и ректор и я лишились дара речи. Мне ее показалось? Алексей за меня вступился?

— Возьму этот вопрос под личный контроль, — наконец прозносит Алтуфьев и смотрит на меня. — Варвара Ивановна. Вы можете идти. 

Мои шаги растворяются в общем гуле, что царит на первом этаже главного корпуса нашего университета. И лишь только у меня в голове они отдаются эхом. Я иду словно на плашку, на эшафот, не в силах строить планы или искать пути к отступлению. 

Алексей за меня вступился? Вряд ли. Скорее, он и правда радеет за образование. Да и, насколько я помню, он патологически не выносит лжецов и тунеядцев, коей в его глазах предстала дочь декана. 

Но что теперь будет со мной? 

Остаток дня я то и дело вздрагиваю каждый раз, когда в аудиторию кто-то стучится. Смотрю на телефон. Всё жду, когда меня вызовут в деканат и попросят написать заявление, посчитав, что это именно я нажаловалась на Ольгу. 

Но мне не звонят, на разборки не приглашают. Жизнь идет своим чередом. Я только получаю несколько сообщений от мамы, которая согласилась задержаться, чтобы побыть с Женей. 

«Температура снова поднялась, сбили».

«Вернулся аппетит, Женя поел».

И лишь ее последнее сообщение: «Всё хорошо, дочка. Женя сидит играет, будто здоровый», — заставляет облегченно выдохнуть. Кажется, ничего серьезного, и малыш скоро поправится. 

Я более-менее спокойно доделываю свою работу, как дверь вдруг открывается.

— Тук-тук, — в дверном проеме появляется рыжеволосая голова Светы. — Занята?

— Заходи, — киваю я, против воли заговорщически. 

Света — единственный человек, с которым я поделилась тем, что случилось у ректора. Кроме того, она знает меня с детства, да и про Климова в курсе. Мне не за чем от нее таиться. 

Света подходит, садится напротив.

— Ну как ты? — спрашивает не без жалости.

— Пока нормально. Доделываю, вот. Скоро домой поеду, хочу подольше с сыном побыть, он болеет. А... — я делаю паузу и вновь понижаю голос: — Как на кафедре?

Стыдно признаться, но с тех пор, как я вышла из ректората, ни разу не зашла на кафедру. Сама не знаю, чего боюсь. Встречи с Ольгой? Скандала? Увольнения?

— Тихо, — кивает Света. — Все занимаются своими делами. 

— А Ольга Леонидовна?

— Ее сегодня не было, — фыркает моя подруга. — У нее по графику всего две пары, наша звезда не стала утруждать себя дорогой ради такой мелочи. 

— О боже, — я качаю головой. 

Может, Алексей и прав в том, что не стал закрывать глаза на тот случай. А я... я просто слишком сильно привыкла к не справедливости. Свыклась с мыслью, что меня могут незаслуженно обвинить в страшном, и я ничего не смогу сделать. 

— Может, в бар съездим? Отметим. Говорят, на конференции ты была неподражаема. Рассмешила там всех! — Света качает головой. — Я вообще не знала, что эти строгие дядьки умеют не то, что хохотать. Улыбаться!

— Это вышло случайно, — говорю я. — Импровизировала и перестаралась. 

— Откуда ж у тебя столько комплексов? — задает Света риторический вопрос. А потом продолжает: — Ну так что? Идем в бар?