Это было вполне в духе мадам де Монтье – забрать с собой в Америку попугайчиков и оставить довольно дорогие картины, уникальную коллекцию табакерок и изысканное серебро. А еще мадам оставила виллу в полное распоряжение Рэндала.

«Живи сколько захочешь, – сказала на прощание мадам. – Пьер и Мадлен за тобой присмотрят. Задай им тут работы, а то обленятся к моему возвращению и, когда я захочу устроить прием, скажут мне, что это для них очень хлопотно. Людям, которым нечего делать, обычно невыносима мысль о том, что придется сделать чуть больше».

Рэндал рассмеялся, подумав про себя, что с ним работы у Пьера и Мадлен действительно будет немного. Все, что ему требовалось, – это отдых, сон и радость одиночества.

Странно, думал Рэндал, как редко человеку вообще удается побыть одному. В его квартире в Лондоне была секретарша, непрестанно звонил телефон, и множество досадных мелочей ежедневно прерывали привычный ход его жизни. В его сельском доме, приобретенном совсем недавно, все было примерно так же. Люди приезжали на автомобилях, просто чтобы перемолвиться с ним парой слов. И ему, как и в Лондоне, требовался секретарь, потому что слуги отказывались отвечать на телефонные звонки, аргументируя это тем, что тогда у них не останется времени для выполнения их обязанностей. Такова была плата за успех. Рэндал знал это, но поначалу так радовался успеху, что как-то забыл про обратную его сторону, оказавшуюся, к сожалению, довольно утомительной.

Все дело в выносливости, думал Рэндал, начиная понимать, что его желание ничего не пропустить и все успеть уже вышло за рамки здравого смысла. Силы его иссушала не столько работа, сколько сопутствующие успеху в обществе обстоятельства. Рэндал не предполагал, что, став известным драматургом, он превратится и в светского льва, но именно это с ним и произошло. Его приняли в общество, в котором он даже в самых смелых мечтах не рассчитывал стать своим. Он познакомился со всеми этими людьми через Джейн Крейк и сразу понял, что этой женщине предстоит сыграть в его жизни большую роль. Плавясь под солнечными лучами, Рэндал думал о Джейн, и лицо ее, возникавшее в его видениях, было словно окружено радужным ореолом.

Джейн была очень привлекательна, и Рэндал не сомневался, что она полностью соответствовала нарисованному когда-то его матерью образу «подходящей девушки» для ее сына. Он собирался рассказать Люсиль о Джейн, отправляясь в Нью-Йорк, но для этого так и не нашлось времени. Рэндал понимал, что дальше невозможно скрывать от Люсиль, что значит для него Джейн или, скорее, что она будет значить для него в будущем, но, по правде говоря, он побаивался этого момента. Прежде чем Рэндал наконец решился на этот шаг, оказалось, что Люсиль согласилась играть в его новой пьесе, которая должна увидеть свет в октябре, и в связи с этим в конце августа приезжает в Лондон.

«Жду не дождусь, когда мы будем вместе, дорогой, в старом добром и грязном Лондоне», – сказала Люсиль Рэндалу, когда он покидал Нью-Йорк.

А он так и не рассказал ей о Джейн.

Наверное, именно мысли о Джейн и Люсиль и не давали Рэндалу в полной мере насладиться покоем после отъезда мадам де Монтье в Нью-Йорк. Даже во сне он словно бы слышал голоса двух девушек, видел их лица, чувствовал, как они протягивают к нему руки, устраиваясь по обе стороны от него. Позже – много позже – Рэндал не раз спрашивал себя, не был ли страх, охватывавший его при мысли о Джейн и Люсиль, причиной того, что он согласился в тот день на безумное предложение Дарси Фореста. Предложение, ошеломившее его до потери дыхания, которое он все-таки принял, сам не понимая почему.