Но вот из-за кустов появилась Гермиона с Джеральдом Кричем – тот приехал с Александром. Познакомив Джеральда со всеми, она дала ему немного покрасоваться в обществе, а потом усадила с собой. Очевидно, он был сейчас ее особым гостем.

В Кабинете министров наметился раскол; министр образования подвергся суровой критике и был вынужден подать в отставку. Это стало отправной точкой для разговора об образовании.

– Несомненно, – начала Гермиона, экстатически вознося глаза к небу, – единственной причиной, единственным оправданием образования может быть лишь радость от обретения чистого знания, от наслаждения его красотой. – Она замолкла, обдумывая еще не до конца созревшую мысль, затем продолжила: – Профессиональное образование – уже не образование, а его смерть.

Радуясь возможности поспорить, Джеральд ринулся в бой.

– Не всегда так, – сказал он. – Разве образование не похоже на гимнастику, разве его целью не является получение натренированного, живого, активного интеллекта?

– Так же, как цель атлетики – здоровое послушное тело, – воскликнула, искренне соглашаясь с Джеральдом, мисс Брэдли.

Гудрун посмотрела на нее с отвращением.

– Ну, не знаю, – протянула Гермиона. – Лично для меня наслаждение от познания так велико, так восхитительно – ничто не может с этим сравниться, уверена, ничто.

– Познания чего, Гермиона? Приведи пример, – попросил Александр.

Гермиона вновь воздела глаза и завела ту же песню:

– М-мм… даже не знаю… Ну, взять хотя бы науку о звездах. Пришло время, когда я что-то о них поняла. Это так возвышает, так раскрепощает…

Беркин метнул в ее сторону испепеляющий взгляд.

– А тебе-то это зачем? – насмешливо поинтересовался он. – Ты ведь не стремишься к свободе.

Оскорбленная Гермиона отшатнулась от него.

– Знание действительно словно раздвигает пространство. Такое ощущение, будто стоишь на вершине горы и видишь оттуда Тихий океан, – сказал Джеральд.

– Застыв в молчанье на горе Дарьен, – пробормотала итальянка, отрывая глаза от книги.

– Не обязательно там, – возразил Джеральд. Урсула рассмеялась.

Когда все затихли, Гермиона продолжала как ни в чем не бывало:

– Знание – величайшая вещь на свете. Только это делает человека по-настоящему счастливым и свободным.

– Да, знание – это свобода, – согласился Мэттесон.

– Употребляемая в виде таблеток, – отозвался Беркин, глядя на плюгавого, сухонького баронета. Знаменитый социолог вдруг представился Гудрун аптечным пузырьком с таблетками спрессованной свободы. Зрелище позабавило ее. Теперь именно таким сэр Джошуа останется в ее памяти.

– Что ты хочешь этим сказать, Руперт? – спросила Гермиона с невозмутимым высокомерием.

– Строго говоря, знать мы можем только то, что уже свершилось и осталось в прошлом, – ответил он. – Это все равно что хранить прошлогоднюю свободу в баночках из-под крыжовенного варенья.

– Почему вы считаете, что можно знать только прошлое? – язвительно спросил баронет. – Разве закон всемирного притяжения распространяется на одно лишь прошлое?

– Да, – сказал Беркин.

– В моей книге есть очаровательное местечко, – неожиданно заговорила маленькая итальянка. – Герой подходит к двери и выбрасывает свои глаза на улицу.

Все рассмеялись. Мисс Брэдли подошла к графине и заглянула через ее плечо в книгу.

– Вот посмотрите! – сказала графиня.

– «Базаров подошел к двери и торопливо бросил глаза на улицу», – прочитала она.

Вновь раздался взрыв хохота, особенно отчетливо звучал смех баронета, – он напоминал грохот падающих камней.

– Что это за книга? – тут же спросил Александр.