– Нет. И Вильгельм Генрих тоже. Правда, малыш?

– В любом случае это необходимо. До свидания, Амелия.

– До свидания, милый.

Оставив ее, я не мог отделаться от дурного предчувствия. Но долг – прежде всего. Я решительно повернулся и зашагал в глубь острова.

Без нее было одиноко. Каждое дерево, каждый куст напоминали об утренних событиях, и сожаление острым ножом вонзалось в грудь. Чего-то не хватало. Я лениво бросил пару камней в обезьян, играющих в кроне деревьев, и промазал. Почему же рядом нет Амелии? Она бы подняла меня на смех. Все вокруг полнилось жизнью – щебетали птицы, жужжали насекомые. Но они ведь не заменят дружеской компании…

Не знаю, что вдруг произошло. Возможно, я уснул, а очнувшись, сообразил, что стемнело и похолодало. Поднялся ветер. Весь дрожа, я побежал туда, где оставил Амелию. Похоже, в своих скитаниях я прошел несколько миль. Интересно, смогу ли найти то место? А! Вот и море.

Вдруг я понял, что ее там нет. Наверное, она просто перешла в тень. Да, именно это я и говорил себе, хотя и не верил своим словам. Что случилось?

Внезапно я увидел ее. Примерно в полумиле виднелся холм с пальмами. Среди деревьев, на фоне синего неба, стояла она, всматриваясь в море. Я проследил за ее взглядом.

Лодки! С полдюжины пирог. Я знал, что это означает. Они приближались к берегу, но я мог бы добраться до нее, прежде чем они причалят. Рядом со мной ей не грозит опасность.

Но я не смог! Не смог – и все! Я пишу эти строки и вижу, как она стоит и спокойно смотрит вдаль, а беда уже близко. А я совершенно бессилен… Высокая, царственная[10], она подставила лицо ветру. Откинув назад волосы, она слегка обернулась, словно недоумевая, почему меня нет рядом…

Больше я ее не видел. Парусиновые туфли прохудились, пришлось вернуться в Лондон, к суровой правде жизни. Вечером, проходя по Стрэнду, я с опаской глянул на витрину. Остров остался далеко позади. Я вздохнул с облегчением.

Прошло три дня их пребывания в Лондоне, прежде чем я увиделся с Амелией. Ее отец написал мне, прося встретить их в Саутгемптоне, но я отговорился неотложными делами. Очень сожалею, написал я в ответ, что в связи со срочным делом не смогу вернуться в Лондон раньше субботы – через три дня после их приезда. В субботу днем буду иметь удовольствие нанести им визит и очень надеюсь, что они меня узнают.

По правде говоря, для срочных дел было две причины. Во-первых, я категорически отказываюсь находиться рядом с родителями Амелии, когда они ждут поезда, сходят с корабля, поднимаются на колесо обозрения или совершают еще что-нибудь подобное. Отец Амелии из тех, кто приходит в церковь за полчаса до начала службы, приезжает на вокзал за полчаса до отхода поезда и потом высовывается из окошка на каждой станции, чтобы проверить, как там его багаж. Беспокоится. Вы, наверное, таких знаете. Конечно, молодым следует снисходительно относиться к слабостям пожилых, но… Я прекрасно осведомлен о своих собственных слабостях, поэтому, чтобы избежать неприятностей и недоразумений, лучше буду держаться в стороне.

Во-вторых, я отращивал усы и надеялся потянуть временя, чтобы к субботе они как раз стали заметны.

Днем в субботу я уже был у крестного. Они сняли дом недалеко от Музея Виктории и Альберта. Меня проводили в гостиную, и вскоре в комнату вошла та, что, несомненно, являлась Амелией. Я поднялся с кресла.

– Это сон, – пробормотал я, – прекрасный сон. Я скоро проснусь и буду есть на завтрак рыбу[11]. Б-р-р-р… – За завтраком меня всегда кормили рыбой.