Любимая героиня в жизни…

– Амелия.

Амелия отвернулась. Ну, вы знаете, как это описывают в романах: «Она отвернулась и потупила взор».

– Амелия, – повторил я, – наша кухарка. Она готовила великолепные пирожные безе. Ах, какое было время!

Ниже следовал вопрос о моих антипатиях. У меня их пять – семь литераторов, один политик, два игрока в крикет, один газетчик, один политический курс, каламбуры, пудинг из тапиоки, виски, все парикмахеры, еще два литератора, хоккей, Джон Гилпин[41], любители Вордсворта, один театральный критик и графство Эссекс. Когда-нибудь, по настойчивым просьбам, я напишу мемуары, где дам подробные объяснения. До этого момента я удовлетворюсь всего одним словом в альбоме Амелии – насекомые.

– Ваш любимый исторический герой, Тедди?

Воспитанный английский мальчик погрызет кончик карандаша и нацарапает имя единственного известного ему героя: «Нельсон». Воспитанный американский мальчик выведет «Джордж Вашингтон». Американская девочка, вероятно, – «Уильям Ллойд Гаррисон»[42]. А английская вспомнит какого-нибудь известного проповедника, реформатора или сэра Филипа Сидни[43]. Но в любом случае так трудно назвать кого-то одного. Хотя, если уж на то пошло…

– Колумб, – выпалил я. – Я многим ему обязан.

– Спасибо! – улыбнулась Амелия.

– Столь приятный слог свойствен мне по пятницам, – пояснил я. – Так как сегодня четверг, мне пришлось потрудиться.

Последним шел вопрос о цели в жизни. Девиц об этом не спрашивали. Предполагается, что цели у них нет. Они только и умеют что тосковать. Или же данный вопрос был исключен за ненадобностью, потому что у всех девиц цель в жизни одна и та же. Когда-то меня представили одной девушке, и получился следующий разговор. (Поневоле, знаете ли.)

– …я обожаю театр. Все мои друзья твердят, что мне нужно было идти на сцену, но матушка не пустила. А мне бы так подошли роли Евы Мур.

Я ответил:

– Мой младший брат мечтает стать моряком.

– Не знала, что у вас есть брат.

– Это аллегория, – пояснил я.

С тех пор я несколько раз успешно оживлял своего младшего брата. Он очень удобен, хотя несколько эфемерен.

Амелии, как она сама сказала, подошли бы роли Этель Бэрримор. Да, я, пожалуй, соглашусь.

Итак, мне нужно было назвать цель моей жизни. Я медлил. Сначала хотел написать «Стать знаменитым», но потом меня осенило, что это не цель, а судьба. (Реакция Амелии на сие высказывание была просто восхитительной!) Мысли приходили одна за другой, я их записывал и тут же вычеркивал, превратив альбом невесть во что.

Амелия то и дело заглядывала мне через плечо. Я бросил перо и посмотрел на нее.

– Я потом вам расскажу, – выдохнул я.

Я зашел к Амелии на чай. Ее матушка ушла по делам, предоставив нас – таких славных детей! – обществу друг друга. Я уже понял, что Амелия что-то задумала, и тут…

Взяв вечернюю газету, Амелия обратилась ко мне:

– Не хотите заработать три гинеи?[44]

На мгновение я потерял дар речи. Еще никто не начинал со мной разговор подобным образом. Я почувствовал себя примерно так же, как Ласкер[45], чей противник начал бы игру с рокировки, вместо того чтобы, как мне кажется более естественным, пойти пешкой. (Впрочем, возможно, я не прав, так как не силен в шахматах.) И я ответил:

– Простите?

– Точнее, половину от трех гиней.

– А! Это больше похоже на правду. Один фунт одиннадцать шиллингов и шесть пенсов.

Амелия посмотрела на меня с восхищением.

– В детстве я выиграл приз по арифметике за деление в столбик, – пояснил я. – Приз был так себе, но моя тетушка все еще его хранит.