Я сделала паузу, чтобы перевести дыхание.

Чарли все смотрел в окно.

– Думаю, тебе понравилось бы в баре «У Моны». Местечко паршивое, но в этом и заключается его прелесть. Но я уже тебе об этом рассказывала. Не знаю, я бы хотела… – добавила я и поджала губы, когда его плечи поднялись и опали при вздохе. – Я бы хотела много всего, – закончила я шепотом.

Он принялся раскачиваться из стороны в сторону, явно не отдавая себе в этом отчета. Его движения были ритмичны и напоминали мне о волнах, которые то накатывали на берег, то отступали прочь.

На мгновение мне захотелось закричать от стремительно поглощавшего меня отчаяния. Раньше Чарли болтал без умолка. Учителя в начальной школе даже прозвали его Трещоткой, но он лишь смеялся над этим прозвищем – мама дорогая, какой у него был смех! Заразительный, такого не было в целом мире.

Но он не смеялся уже много лет.

Я зажмурилась, чтобы сдержать горячие слезы. Мне хотелось броситься на пол и зарыдать. Все это было несправедливо. Чарли должен был быть здоров. Он бы уже окончил колледж и полюбил красивого парня, и мы бы ходили на двойные свидания, куда я приводила бы кого захочу. Он должен был сдержать свое слово и опубликовать свой первый роман. У нас все было бы так же, как раньше. Мы были бы лучшими друзьями, не разлей вода. Он заглядывал бы ко мне в бар и при необходимости прикрикивал бы на меня, чтобы я не распускала нюни.

Чарли должен был быть жив, ведь это – что бы это ни было – жизнью было не назвать.

Но той чертовой ночью единственная глупая фраза и проклятый камень все разрушили.

Я открыла глаза, надеясь, что он смотрит на меня, но он так и не повернулся. Мне оставалось лишь терпеть. Наклонившись, я вытащила из сумки сложенную акварель.

– Я кое-что тебе нарисовала. – Голос был хриплым, но я не останавливалась. – Помнишь, когда нам было по пятнадцать, мои родители возили нас в Геттисберг? Тебе тогда понравилась Берлога Дьявола, вот я и решила ее нарисовать.

Развернув рисунок, я показала его Чарли, хоть он и не смотрел в мою сторону. Я целую неделю урывками рисовала песчаные скалы, возвышающиеся над зелеными лугами, и подбирала верные цвета для валунов и мелкой гальки. Сложнее всего было изобразить все тени, ведь я рисовала акварелью, но мне хотелось, чтобы рисунок вышел чертовски хорошо.

Я встала с кресла и подошла к стене напротив кровати. Взяв булавку со стола, я повесила рисунок рядом с остальными. Я приносила по одному каждую неделю. Вокруг висело триста двенадцать акварелей.

Мой взгляд скользил по стенам. Больше всего мне нравились портреты – я рисовала нас с Чарли вдвоем, когда мы были младше. Места уже не хватало. Скоро придется переходить на потолок. И все эти рисунки изображали… прошлое. Не настоящее и не будущее. Это были стены воспоминаний.

Снова сев в кресло, я вытащила книгу, которую читала ему в последнее время. Это были «Сумерки. Новолуние». Первый фильм мы посмотрели вместе. Второй уже не успели. Раскрыв книгу на том месте, где остановилась в прошлый раз, я подумала, что Чарли точно болел бы за Джейкоба. Ему не вскружили бы голову эмо-вампиры. Книга ему, похоже, нравилась, хотя я и читала ее уже в четвертый раз.

По крайней мере, я в этом себя убеждала.

За тот час, что мы провели вместе, Чарли ни разу на меня не взглянул. Когда я собралась уходить, мое сердце было тяжелым, как тот камень, который все перевернул с ног на голову. Я наклонилась к Чарли.

– Чарли, посмотри на меня, – сказала я и немного подождала, чувствуя, что вот-вот расплачусь. –