Вся эта история – с ней и с Борисом – была кривая, косая и чрезвычайно нелепая, и как-то Анна прямо ему сказала, что ему нужны две женщины для жизни, непременно Зоя и непременно она. «А Зою это как раз устраивает», – улыбнулся он. «Но меня-то нет», – ответила Анна. Тогда они и расстались окончательно в третий или десятый раз.
– Пока, Свекла, – сказала женщина молчащему телефону, а он разразился очередным звонком.
– Мама, – прокричала хитрая Светлана, – мама, я тебе забыла сказать одну вещь. Наверное, важную. Ну, вообще-то, не забыла, а специально решила сказать по телефону. Мы завтра придем с Олегом. Ну, знакомиться. Будь, пожалуйста, дома. Ты будешь дома?
– А что за Олег? Никогда не слышала от тебя про Олега. – Трубку Анна зажала между плечом и щекой – и собирала крошки со стола – рукой в руку. Вспомнила, что, согласно какой-то примете, смахивать сор в ладонь – к болезни. Дожидаясь ответа дочери, подумала, что смахивать сор на пол – к уборке.
– Ну как это, мама! – фальшиво возмутилась Светлана. – Я сто тысяч раз говорила тебе про Олега Васильевича, это доктор такой, мы еще летом познакомились, когда я в детской городской больнице проходила сестринскую практику, я тебе рассказывала, что он День Нептуна придумал… Для детского веселья…
– День Нептуна помню, – ответила Анна, – детское веселье помню, а вот про твою дружбу с Олегом Васильевичем не помню…
– Просто тебе это было неинтересно! – Матери показалось, что на том конце дочь лукаво улыбнулась.
– Ну ладно, до завтра, приготовь, пожалуйста, что-нибудь нормальное. Пирог. Жаркое. Отбивные. Бифштекс. Он мясо постоянно ест… Должны же мы на него произвести неотразимое впечатление? Как ты думаешь?
Поутру Анна сходила на рынок за мясом, выбрала роскошнейшую баранину. Баранина настойчиво потребовала приобретения правильного риса, сорта «девзира», такого матового, розоватого. У того же продавца-узбека она придирчиво нюхала сопутствующие пряности: зиру, тмин, куркуму, щупала ссохшийся барбарис. Плов, решила Анна, это будет плов. Выбирая все эти нюансы, столь важные для приготовления настоящего блюда, она думала о том, как же все-таки приятно готовить. Делать это со вкусом и желанием.
Дома замочила рис, поставила перекаливать масло. Сама присела на краешек табуретки с чашкой зеленого чая – аутентичность во всем. Все ее детство дед не разговаривал с отцом; причины их непонятной вражды Анна не знала, вопросов задавать не полагалось. Папа по субботам приготавливал плов. Когда в воздухе начинали витать ароматы кипящего растительного масла и брошенной бараньей косточки, необходимой по представлениям папы, дедушка закрывался в своей комнате, закладывая щели в дверях влажными тряпками, – утверждал, что дышать просто невозможно. А она, когда только заходила в субботу после школы в подъезд, немедленно наполнялась радостью и даже счастьем, как будто вдыхала их вместе с вкусным запахом плова. Анна любила его и сейчас, безболезненно перемещаясь на десятилетия назад, становясь на время маленькой девочкой, отличницей Нюрой – так ее называл папа. А дедушка специально звал Анной, чтобы отличаться. В сущности, они были безобидные оба.
Через пять минут после назначенного срока на пороге стояла счастливая Светлана и детский доктор Олег. Светлана особо не изменилась со вчерашнего дня, а детский доктор оказался широкоплечим блондином лет тридцати, гладковыбритые щеки, темные глаза – интересный контраст. На нем были черные брюки, мягкие на вид, черная кожаная куртка, черный свитер без высокого воротника и черный шелковый шарф. Казалось, он не просто предпочитает черный цвет, а купается в нем, наслаждаясь каждой каплей.