Чуть в стороне от кружала, на сухой, вытоптанной площадке, за невысоким частоколом, толпа мужиков натравливала трех бойцовских петушков на бродягу, одетого в засаленные лохмотья. Мужиков было десятка полтора. Бродяга, испуганно сжавшись в комок, отбивался от разъяренных птиц ногой, обутой в драный лапоть.

Мужики хохотали. Они вошли в раж и уже не могли остановиться.

– Чего ему петухи! – смешливо заорал один. – Надо притащить пса – да покрупнее!

– Верно! – крикнул другой. – Только где ж его взять?

– Да вон Афанас идет со своим Борзякой! Эй, Афанас!

– Афанас! – закричала толпа. – Афанас, тащи сюда своего пса!

Толстый, угрюмый мужик в коричневом полукафтане, ведущий на веревке такого же толстого и угрюмого пса, остановился и оглянулся.

– Чего разорались-то? – хмуро отозвался он.

– Дай нам своего пса! – крикнул кто-то. – Хотим бродягу потравить!

– Щас, – злобно проворчал угрюмый толстяк. – Буду я калечить пса за-ради вшивого бродяги!

– Мы тебе отстегнем, сколько скажешь! – крикнул кто-то.

– Верно! – подтвердил другой. – Сбросимся и отстегнем!

Маленькие, заплывшие жиром, глаза Афанаса алчно заблестели.

– Хорошо! – сказал он. – Соберете жменюх меди, и я натравлю Борзяку на этого вшивого козла!

– Давай, братва, скидывайся, у кого сколько есть!

Зазвенела медь, и вскоре один из мужиков вывалил в толстую, мягкую ладонь Афанаса горсть темных медных монеток.

– Вот это дело, – усмехнулся тот. – А ну, босяки, расступись!

Мужики расступились, и Афанас потащил толстого, угрюмого пса на огороженную площадку, туда, где в углу, все так же сжавшись в комок и испуганно поглядывая на хохочущие рожи, лежал бледный и потный от страха бродяга.

– Давай! – ревела и ликовала толпа. – Куси его!

– Порви гада, Борзяка!

– Сожри вонючку!

Афанас выволок пса на площадку и стал натравливать пса на бродягу. Вскоре пес уже заливался яростным лаем и рвался с поводка, пытаясь ухватить несчастного зубами за ногу.

– Давай! – неистовствовала толпа.

– Спускай Борзяку!

– Рви!

– Куси!

– Сожри!

Когда Афанас уже готов был спустить своего толстого пса с поводка, кто-то крикнул высоким, звонким голосом:

– Эй, бездельники! Я к вам обращаюсь!

Мужики притихли и оглянулись. Возле кружала остановился всадник в длинном, заношенном до дыр плаще.

Осанка у всадника была гордая, но одет он был бедно и довольно неряшливо. Плащ, как было замечено выше, дырявый, полукафтан изношен так, что кое-где из него торчала изнанка, сапоги латаные, а на голове красовалась старенькая суконная шапка.

Сам всадник был худ и невысок, востронос и конопат. А лицо у него было столь молодое, что на нем даже усы с бородой еще не росли.

Большие серые глаза всадника блестели нервным, отчаянным блеском, будто он взял себе за правило побеждать безоглядной храбростью врожденную трусость. Однако на боку у всадника висел меч, и выглядел этот меч весьма внушительно.

– Оставьте человека в покое, мерзавцы! – крикнул всадник, сверкая своими серыми глазами. – Ну!

– Ступай своей дорогой, странник, – грубо проговорил кто-то из мужиков. – Не вмешивайся в наши дела.

– Топай, сударь, топай, – поддержал его другой. – Это наши мужицкие игры.

– Вот как? Мужицкие? – Юноша прищурил глаза и взялся за рукоять меча. – Ну, тогда я приказываю вам его отпустить. Тронете этого бродягу – будете иметь дело со мной.

Мужики переглянулись. В руках у некоторых из них Глеб увидел короткие дубины и железные кистеньки на цепках.

На лицах мужиков появилось сомнение. Выглядел незнакомец не слишком внушительно, но за его безоглядной дерзостью должно было что-то стоять. Ведь не станет человек бросаться со скалы башкой в гнилой омут, если не уверен, что выплывет.