– Кто это? – спросил Шаса, в суеверном страхе вытаращив глаза.

– Ведьма горы. – Аннелиза взяла его за руку. – Я нашла здесь кости и сделала это место волшебным.

– Откуда ты знаешь, что это ведьма?

Шасу охватил суеверный страх, и его голос дрожал.

– Она мне сама сказала.

Это вызывало в воображении такие страшные картины, что Шаса не стал дальше расспрашивать. Кости и череп сами по себе были достаточно страшны, а голоса с того света в сотни раз хуже, и у Шасы волоски на шее и на предплечьях встали дыбом. Он смотрел, как девушка меняет увядшие цветы на свежие желтые гроздья акации. Потом она присела и снова взяла его руку.

– Ведьма дарит тебе одно желание, – прошептала она, и Шаса задумался. – Чего ты хочешь?

Она потянула его за руку.

– Я могу пожелать что угодно?

– Да, все что угодно, – подтвердила она, выжидательно глядя ему в лицо.

Шаса взглянул на побелевший череп, и его страх рассеялся; внезапно его охватило новое ощущение. Словно кто-то потянулся к нему; это было ощущение тепла и уюта, какие он раньше испытывал только в детстве, когда мать подносила его к груди.

На темени у черепа еще сохранились обрывки сухой кожи, похожей на коричневый пергамент, и крошечные зернышки черных волос, мягкие пушистые маленькие шарики, как на голове цивилизованного бушмена, который пасет молочных коров на станции по дороге в Виндхук.

– Все что угодно? – повторил он. – Я могу пожелать что хочу?

– Да, все что хочешь.

Аннелиза прижалась к нему. Она была мягкая и теплая, и от ее тела сладко пахло молодым потом.

Шаса наклонился вперед, коснулся белой кости лба, и ощущение тепла и уюта стало сильней. Он почувствовал ласковое милосердие и любовь – да, любовь, как будто его увидел кто-то, кто глубоко его любит, кому он дорог.

– Я хочу, – негромко, почти шепотом, почти мечтательно, сказал он, – обладать огромной властью.

Ему показалось, что при прикосновении к черепу пальцы его закололо, словно разрядом статического электричества, и он резко отдернул руку.

Аннелиза досадливо вскрикнула и отодвинулась от него.

– Дурацкое желание. – Она рассердилась. Он не понимал почему. – Глупый мальчишка! Ведьма не выполнит такое глупое желание. – Она вскочила и отвела ветку от входа в нишу. – Уже поздно. Пора возвращаться.

Шаса не хотел уходить и медлил.

Аннелиза позвала со склона:

– Пошли, через час стемнеет.

Когда он добрался до тропы, она сидела на камне лицом к нему.

– Я поранилась.

Она произнесла это как обвинение. Оба раскраснелись и запыхались после подъема.

– Извини, – ответил он. – Где поранилась?

Девушка приподняла юбку до середины бедра. Ветка репейника поцарапала ее, и на гладкой внутренней поверхности ляжки алела длинная царапина. Кожа была едва задета, но все же цепочка капель краснела, как ожерелье из крошечных рубинов. Он смотрел на это, словно зачарованный, а она снова села спиной к камню, подняла колени и развела бедра, прижимая смятую юбку к промежности.

– Смажь слюной, – приказала она.

Он послушно склонился между ее ног и послюнил палец.

– У тебя палец грязный, – укорила она.

– Что же делать? – растерялся он.

– Языком послюни. Языком.

Он еще больше наклонился и коснулся раны кончиком языка. Лизнул. У ее крови был солоноватый необычный вкус.

Она положила руку ему на шею и погладила густые темные кудри.

– Да, вот так, очисть ее, – шептала она. Ее пальцы вцепились в волосы Шасы, она держала его голову, вжимая в свою кожу, а потом нарочно начала направлять ее все выше, другой рукой поднимая юбку по мере того, как поднимался его рот.

Заглянув между ее расставленных бедер, Шаса увидел, что она сидит на одежде, на белой ткани с розовыми цветами, и потрясенно осознал, что за те несколько минут, что она оставалась одна, она сняла панталоны и постелила на мох камня. Под юбкой ничего не было.