– Пойдем отсюда, – сказал Грюнальди. – Я многое повидал в жизни, но это самое паршивое место, какое я только знаю. Предпочел бы ковцам задницы подтирать, чем когда-либо вернуться сюда. Откуда в мире могло бы взяться нечто подобное?

– Если я верно понял, предвечные странствовали именно так, дав Червю себя проглотить.

– Вот уж ничто меня не радует так, как то, что они вымерли.

Мы отошли как можно дальше от ямы и сели на камни, а Спалле достал баклагу крепкого пряного пива, которое тут называют грифоновым молоком, и мы принялись передавать ее по кругу. Над нами висели испарения, пахнущие серой, а кое-где стояли Шепчущие-к-Тени – неподвижно, будто камни, молча всматриваясь в нас колодезной чернотой капюшонов. Вверху каркали вороны, а ветер нес мелкий, словно мука, снег. Я чувствовал, как усталость и страх вливаются в мои ноги, словно жидкий свинец, и изо всех сил старался не упасть в снег и не уснуть. Я лишь сидел и время от времени касался все еще пульсирующей болью припухлости на виске. Сперва от грифонова молока мое опухшее от веревки горло пробила такая боль, что я закашлялся, а из глаз полились слезы. Новые глотки принесли облегчение.

Мы ждали.

– Я все еще не понимаю, как так случилось, что эти монахи желают договариваться с Ульфом и даже отдали ему Змеев, от которых приняли плату. Ведь если Аакен об этом узнает, он захочет отомстить, – отозвался я.

– Никто из нас не понимает, – отозвался один из Братьев Древа, тот, которого звали Скальником. – Кажется, они считаются неприкасаемыми, пока не покинут долину, и тут могут делать все, что посчитают для себя полезным.

– Король Змеев ни о чем не узнает, – заметил Грюнальди. – Потому что не выжил никто, кто мог бы ему об этом рассказать, а сами Шепчущие наверняка тоже не проговорятся. Я переживаю, что они стали помогать нам, поскольку наибольшим их желанием является конец света, а это не совсем то, чего бы я хотел. Надеюсь, у Ульфа достанет ловкости, чтобы с этим справиться.

– Если помнишь, ни отпугнули теней, потом призвали назад Червя, дав нам отбить Филара и Деющую, а об остальном предлагаю переживать после. Что бы там они ни думали, нам лучше пойти и заняться собственными делами, – неторопливо сказал Спалле. – И если речь обо мне, то нет большой разницы – закончится ли мир в миг, когда меня пожрет эта огромная гора, или же несколькими днями позже.

Так мы и сидели, довольно долго, но не договорились ни до чего умного и только смотрели, как в долину вползают сумерки.

Когда Ульф появился в широком отверстии пещеры и одиноко зашагал вниз по ступеням, я уже утратил надежду, что он остался жив, и начал опасаться очередного коварства со стороны Шепчущих. Все еще не понимал, отчего они оставляют нас в живых.

– Убираемся отсюда, – сказал Ульф, подойдя ближе. – Я узнал, что сумел, но хочу побыстрее уйти. Мне нужно все обдумать, но, похоже, нам еще придется их использовать.

Мне не понравилось то, что он сказал, но я знал, что дальнейшие расспросы ничего не дадут. Мы покидали долину Шепчущих-к-Тени, и это, по крайней мере, было хорошей новостью.

Когда они шли сюда за мной, Ночные Странники карабкались на скалы при помощи веревок и крюков, потом прошли хребет и спустились на дно долины. Бесшумно и незаметно, как мы привыкли, не хуже императорских следопытов. Но потом проснулись тени, что овладели их разумами, и идущие мне на помощь лишь на волос разминулись с судьбой тех, кто входил в это место. Но теперь мы могли выйти точно так же, как входили и выходили отсюда Змеи – удобным, хотя и отвесным трактом через перевал, называемый Каменными Клыками.