Кроме того, Путин знает, насколько активно вмешивается государство во все сферы жизни на Западе (и тем более – даже в процветающих странах Востока).

Критики Путина исходят из двух главных посылок, тоже реальных. Во-первых, они считают, что коль скоро они сумели добиться процветания в рамках ельцинской системы, то есть без сильного государства, то это могут сделать и другие. Следовательно – в принципе, система верна, лишь разбалансирована. Во-вторых, они считают себя большими европейцами, чем Путин и уж тем более чем какое-то государство.

Путин им возражает (прямо в своей речи): но ведь это государство (то, ельцинское) развратило нацию и разорило страну и людей. Вейлу своей слабости, неэффективности. Поэтому надо устранить эту помеху (слабость, неэффективность). Следующее возражение он не высказал, но, безусловно, имеет в виду: вы стали богаты и счастливы от государства, от его щедрот, а у других такой возможности не было и уже не будет. Следовательно, ваш пример – другим не наука.

Словом, как всегда в России, правы все. А счастья все нет…

Путин, в отличие от Ельцина, четко осознает во всей их остроте главные проблемы, стоящие перед Россией. Он также видит и все противоречия и провалы ельцинского периода.

Путин предельно целеустремлен. Он полон решимости вывести Россию из кризиса во что бы то ни стало – апатии и сибаритству «эпохи Ельцина» приходит конец.

Путин правильно ориентируется в изъянах сложившегося при Ельцине государственного устройства и стремится использовать имеющийся у него на ближайший год кредит доверия избирателей для исправления ошибок в форсированном режиме.

Путин продемонстрировал, что обязательства, возникшие у него перед теми, кто поддерживал его во время избирательной кампании, не абсолютны. Они заканчиваются там и тогда, где и когда прекращается эффективная работа или проявляется нелояльность стратегической линии президента.

Путин категорично подтверждает свою верность основным принципам демократии, делая (неявно) лишь единственную оговорку: если их реализация не противоречит возрождению мощи и благополучия России.

Путин правильно определяет и важнейшую прикладную цель своего президентства – овладеть Левиафаном бюрократии. С одной стороны – подчинить его воле государства, то есть центральной власти. С другой стороны – обеспечить ее, бюрократию, легальными доходами высокого уровня, дабы не вводить в искус коррупции и иметь моральное право за коррупцию карать.

Наконец, Путин, безусловно, стоит за воплощение в жизнь радикальной рыночной реформы, дабы раз и навсегда решить проблемы экономики в стране.

Путина сейчас (и в связи с его посланием Федеральному Собранию) критикуют в основном конъюнктурно. Например, те, кто уговаривал его вступить в переговоры с Масхадовым, не одобряют его выбора в качестве главы Чечни Кадырова, который был одним из полевых командиров в прошлую войну.

Или: Путин недоволен «антигосударственной политикой» некоторых СМИ, но то, что он определяет как «антигосударственная политика», говорит Евгений Киселев, есть политика как раз государственная – просто президент со своими эфэсбэшными мозгами этого не понимает.

И еще говорят Путину: как несправедливо намерение выселить губернаторов из Совета Федерации – кто лучше их может представлять интересы территорий, кто лучше их способен здоровым консерватизмом смикшировать сумасшедшие шараханья Думы и Кремля? Между тем предложенная Путиным достаточно фантасмагоричная (а фантасмагоричность заложена ельцинской Конституцией, словечком «формирует», введенным в нее) новая схема формирования Совета Федерации как раз и открывает путь в верхнюю палату парламента нынешним губернаторам, после того как они перестанут таковыми быть. И все, увлеченные борьбой с «диктатурой Путина», как-то сразу забыли о недавних собственных филиппиках по адресу «диктатур губернаторов». А ведь когда одни диктаторы борются с другим, надо смотреть глубже банального уровня: дескать, 89 диктаторов – это плюрализм и демократия, а один диктатор – диктатура.