А дорога пошла вверх…
Глава 6. Не друг
Юленька ненавидела этот мир, грязный, серый и совершенно неправильный. Ненавидела Алекса – из-за него Юленька попала сюда! Ненавидела и Джека – разве бывают такие имена? У американцев, конечно, бывают, но на американца Джек не походил ничуть. Он был мелким, как пятиклашка, и дохлым. Кофта болталась на нем, как на вешалке, и только худые запястья торчали из рукавов. На запястьях-черенках сидели широкие лопатообразные ладони. Они были какими-то совсем уж темными, как у маминой подружки, которая отдыхала на Бали и много про Бали рассказывала. Она еще парео привезла, в подарок. Но, наверное, подарок маме не понравился, иначе зачем она его в шкаф спрятала?
Однако же сейчас дело не в парео, а в Джеке, который упорно брел по берегу и на Юленьку не смотрел. А ей приходилось смотреть на его макушку, на которой волосы торчали дыбом. И еще на тощую и темную, в цвет рукам, шею. И чем дольше Юленька смотрела, тем сильнее становилось желание ударить.
Взять камень.
Красивый белый камень.
Тяжелый красивый белый камень.
Который удобно ляжет в руку.
Которым можно размахнуться и…
Юленька потрясла головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Не будет она никого бить! Это неправильно бить людей по голове.
Конечно. Просто толкнет. К воде. Джек мелкий. У нее получится. Если в спину… или в плечо… так, чтобы в воду рухнул. Здесь уже глубоко… глубоко и хорошо… потом и самой можно будет… вымыться. Она же в грязи и это плохо. А вода красивая. Полупрозрачная, как лунный нефрит из маминых серег, которые Юленька взяла без спроса и потеряла.
Она не специально! Не специально! А мама ругалась и превратилась в маму-я-же-тебе-говорила. Юленьке было грустно. Она бы принесла серьги, если бы помнила, где именно потеряла. А выходит, что здесь. Вот же они, лежат на дне, окрашивает воду перламутром… нужно лишь наклониться… сначала толкнуть, потом наклониться…
Нефрит темнеет, наливается золотом… превращается в глаза. Самые красивые глаза, которые Юленька когда-либо видела.
Ей хочется подойти ближе… еще ближе… заглянуть… прикоснуться. Ведь золота много. Яркого-яркого, как ничто иное в этом унылом мире.
– Юлька!
Ей кричат?
– Не слушай их, – говорит существо. – Не слушай.
– Не буду.
– Хочешь, я сыграю?
Ах, какое у него лицо! Юленька готова любоваться им вечность.
– Я сыграю? – вновь спрашивает он и, склонив голову, робко улыбается.
– Сыграй.
– Покрышкина!
– Джек, сделай же…
Скрипка тоже соткана из золота, но темного, почти черного. Струны на ней – волосы. Пальцы – смычок. Они нежно касаются натянутых нитей, и хрустальный звон заставляет Юленькино сердце замереть.
Звук за звуком. Как будто звезды сталкиваются друг с другом. Сыплют осколки прямо Юленьки на руки. Прямо на руки. Подставляй же! Лови!
И ближе… ближе… к воде.
Звезды тонут. Надо подобрать их. Помочь.
– Я играю для тебя, – говорит Златоглазый. – Я играю для тебя. Ты слышишь?
– Я слышу. Ты кто?
– Грим. Подойди поближе.
Юленька идет. Ей безумно страшно, потому что в глубине этих раскосых глаз опасно поблескивают осколки нефрита.
– Ближе… ближе… – Грим отступает и волосы – какие удивительные, длинные у него волосы – расплываются по воде сетью. Стоит прикоснуться, и Юленька запутается.
– Стой!
Разве может она стоять? Музыка зовет ее.
– Отпусти! Грим, ты слышишь?!
– Разве я держу? – спросил Он, и море превратилось в один огромный кусок нефрита, пронизанный золотыми нитями его волос. – Разве я держу ее?
Нет. Юленька сама. Ей так хочется. Вода обнимает ее и ползет по ногам. Она опутывает руки, прижимая к телу, и опрокидывает. Тянет по жесткому дну, и Юленька задыхается, захлебывается горечью. Но ей ни капельки не жаль: здесь, в воде, музыка еще более прекрасна.