Нейрофизиологи работали на следующем, третьем этаже. Отдел возглавлял доктор Аддисон Форбс, его коллегами были доктор Нур Чандра и доктор Морис Финч. В распоряжении каждого находилась просторная лаборатория и вместительный кабинет; к комнатам Чандры примыкали операционная и небольшое помещение перед ней.

В лабораторных клетках сидели два десятка крупных котов и несколько сотен крыс. С них Кармайн и начал осмотр. Он заметил, что все до единой клетки безукоризненно чисты, что коты едят и консервированный, и сухой корм, а свои дела они справляют в глубокие лотки, наполненные ароматной кедровой стружкой. Животные выглядели дружелюбными и довольными и совершенно не замечали половинок теннисных мячей на своих макушках. Крысы обитали в глубоких пластмассовых баках, наполненных мелкой стружкой, в которую они ныряли, как дельфины в волны – вверх-вниз, туда-сюда! Похоже, за стальной сеткой, которой были накрыты сверху баки, им было гораздо лучше, чем заключенным, – людям за прутьями решеток.

– Котами занимаются доктор Финч и доктор Чандра. Крысами – только доктор Финч, – пояснил доктор Форбс. – Я не провожу опыты с животными – я клиницист. У нас превосходное оборудование, – продолжал он тоном профессионального экскурсовода, сопровождая Кармайна по коридору между виварием и лифтом. – На каждом этаже есть и мужской, и женский туалет, а также кофеварка, которую обслуживает наша мойщица лабораторной посуды Эллодис. Место для баллонов с газами – вот этот стенной шкаф, но кислород подается по трубке, как и водяной газ, и сжатый воздух. Четвертая трубка – вакуум-отсос. Особое внимание уделено заземлению и медным защитным экранам: мы работаем с миллионными долями вольта. Здание оборудовано системами кондиционирования воздуха, очистка ведется постоянно, так как никаких запретов на курение здесь нет.

Форбс прекратил жужжать, его лицо на миг стало удивленным.

– Термостаты уже работают. – Он распахнул дверь. – Наш читальный и конференц-зал. Больше на этом этаже помещений нет. Пройдем ко мне?

С первых же минут Кармайн распознал в Аддисоне Форбсе законченного неврастеника. Форбс щеголял жилистой, подтянутой худобой, которая выдавала в нем энтузиаста активного образа жизни, склонного к вегетарианству. В свои сорок пять он выглядел ровесником профессора, но кинорежиссер, ведущий поиск новой звезды, вряд ли задержал бы на нем взгляд. Лицевой тик и резкая, бессмысленная жестикуляция сопровождали его речь.

– Три года назад я перенес сильнейший коронарный приступ, – сообщил Форбс. – Чудом выжил.

Этим обстоятельством он был явно одержим – частое явление среди докторов медицины, которые, как объяснил однажды Кармайну Патрик, убеждены, что уж они-то никогда не умрут, но, почувствовав дыхание смерти, становятся невыносимыми пациентами.

– Теперь я каждый вечер пробегаю трусцой восемь километров – от Хага до моего дома. Жена привозит меня сюда по утрам и забирает костюм. Две машины нам уже не нужны – приятная экономия. Я питаюсь овощами, фруктами, орехами, иногда ем приготовленную на пару рыбу, когда жене попадается свежая, только что выловленная. Признаюсь честно, я чувствую себя превосходно. – И он похлопал себя по плоскому до впалости животу. – Еще лет пятьдесят прослужит, ха-ха!

«Нет уж, спасибо, – подумал Кармайн, – лучше смерть, чем расставание с жирными и вредными деликатесами из “Мальволио”. Но у каждого свой вкус».

– Как часто вы или ваш лаборант уносите трупы животных вниз, в холодильник на первом этаже? – спросил Кармайн.