Однако вместе с тем Федор Борисович, будучи истинным христианином, не желает, чтобы попавшие в острог страдали от глада и холода, а потому собирается ввести новые порядки, и все на пользу и во благо сидящим в узилище, ибо памятует, что они хошь и заблудшие души, но люди, а не скоты.

Слушали его недоверчиво – уж больно как-то все шло чересчур вразрез с привычным, но, когда Княжев завел речь, что и они должны помочь ему в ловле этих самых головников и прочих шатучих татей[37], слишком охочих до чужой кровушки, впрямую отказывать не стали.

– Уже хорошо, – кивнул я.

– Но и согласия своего тож не дали, – уточнил Незваныч. – Мол, не наше енто дело. Опять же сказывали, мол, словеса твои покамест вилами по воде писаны. Они, конечно, сладкие, токмо в брюхе сытости от них не прибавится. Допрежь надобно самим убедиться, как оно да что, потому обещанный кус в рот не положишь. – И вздохнул, виновато разведя руками. – Выходит, ничего я с ними не уговорил и зазря ты на меня понадеялся.

– Не зазря, – успокоил я его. – Ты ж самое главное сделал – телегу с места сдвинул, а это тяжелее всего.

– То ли сдвинул, а то ли нет, – не согласился Игнатий. – Они ить яко сказывали: мол, то мы от тебя слышим, а ты кто есть? Вот ежели бы сам царевич нам про таковское поведал – иное. Я им, дурням, реку, чтоб поначалу на свои рожи поглядели – кто есть они, а кто Федор Борисыч, а они…

– А князь их устроит? – перебил я его.

– Енто ты к чему? – вытаращил на меня глаза Княжев.

– К тому, что престолоблюститель ими не гнушается, но слишком занят и времени для встречи не имеет, – пояснил я. – Однако, выслушав тебя, он распорядился, что коль народец нуждается в подтверждении, то надо его непременно дать, и решил послать князя Мак-Альпина, который у него одновременно и левая, и правая рука. Так что можешь договариваться о свидании – буду.

– Это что ж, всерьез?

– Таким не шутят, – усмехнулся я. – Только встретиться с ними я смогу где-то через недельку, не раньше, потому что и у меня на первое время дел хоть отбавляй. К тому же надо, чтобы они для начала воочию убедились о заботе царевича, посему завтра загляни в острог да проверь все, но не один, а с кем-нибудь из Разбойного приказа.

Игнатий недовольно засопел:

– На кой ляд мне подьячий? Али не доверяешь мне?

– Не доверял бы, так с собой не звал, – отрезал я. – А взять его советую для того, чтоб, пока ты все оглядывал, он в бумагах покопался – кто там сидит, за что, сколь долго и прочее. Ну и денежная сторона. На что сами живут, сколько из казны получают, сколько на содержание арестантов имеют да куда остальное тратят. Потом все мне расскажете да подготовите предложения – что и как изменить, а уж тогда придет и моя очередь нагрянуть и туда, и к воеводе, чтоб перемены ввести.

– Гнать ентого губного старосту надобно, да и все, – проворчал Незваныч. – Он из всех приказных самый первейший тать.

– Гнать, если есть за что, недолго, но все надлежит делать не спеша и обстоятельно, – пояснил я и продолжил: – Вот после наведения порядка можно встретиться и с твоим сурьезным народцем, но вначале они должны сами убедиться, что слово царевича – золотое слово. Тогда можно с ними и повидаться. Только не под кустом и не под мостом – помещение чтоб было приличное, вместительное, и чтоб лавок на всех хватило – пусть сидя слушают.

Отпустив Игнатия, я устало плюхнулся в соседней с опочивальней горнице, которую облюбовал под кабинет, и, попросив Резвану сварить мне кофе, принялся набрасывать для себя небольшой план, чем надлежит заняться в первую очередь, а также во вторую, в третью и так далее.