Из-за деревьев показывается заплаканная Курбаленко. Она падает на колени, просит прощения – это ведь она завела Павла в чащобу, где их поджидала опасность, это ведь она даже не подумала заступиться за него. Но Павел Лизу не видит. Он смотрит только на Асю.

– Это ты меня спасла? – негромко спрашивает он. – Я этого никогда не забуду. Я теперь всегда буду с тобой!

Держась за руки, они встают, Павел холодными губами целует ее в щеку. Призывно ржет конь. Павел легко вскакивает в седло, сажает перед собой Асю, и они мчатся по просеке через лес, а навстречу им из-за горизонта поднимается ослепительное солнце.

От фантазий у Аси кружилась голова, сердце бешено стучало. Она так ярко все видела, что потом какое-то время не могла понять, где находится. Куда подевался лес и почему она сидит на стуле или стоит в коридоре около стены, а не изящно гарцует на красивом скакуне?

Павла надо спасать! Как же это сделать? Записку написать у нее не получилось. Подойти и просто сказать – тем более.

– Ну так вот… – Царькова говорила уже давно, но только сейчас Ася поняла, что обращаются к ней. – Она из кожи вон лезет, чтобы он ее заметил. А он – по нулям. Вообще! Словно ее и нет.

– Светка, зачем ты худеешь? – прервала этот бестолковый поток слов Репина, забыв, что уже спрашивала ее об этом когда-то.

После отъезда Гараевой Асе оказалось совершенно не с кем общаться. Все уже давно разбились на парочки, притерлись друг к другу, и никто не собирался ради страдающей Аси менять установившиеся порядки. Так и получилось, что среди большого класса, находясь постоянно в толпе людей, Репина чувствовала себя одиноко.

«Незадействованной» в 9 «А» оставалась одна Царькова. Она не то что ни с кем не дружила или с ней отказывался кто-то общаться, просто она легко уживалась в состоянии полудружбы со всеми. Светка спокойно могла подойти к кому угодно и заговорить с ним о чем угодно.

Ася же чувствовала постоянную неловкость. Она была не из тех, кто первым начинает дружить. Репина с удовольствием к кому-нибудь пристроилась бы. Но все были заняты, и единственной свободной оказалась Царькова, вот Ася и «зависала» время от времени рядом с ее партой.

– А что еще делать? – подняла пушистую бровь Светка. – Надо же чем-то себя занимать!

Странная это была причина для столь мучительных внешних преобразований. Но с другой стороны, когда действительно делать больше нечего…

Репиной тоже особенно заниматься было нечем – ни в какие секции и кружки она никогда не ходила, марки не собирала, музыкой не увлекалась. Все это требовало определенных усилий, на которые она была не способна. Ей больше нравилось мечтать. Забраться с ногами в кресло или встать коленками на стул и уставиться в окно. Там по дорожкам, осенью и весной мокрым, засыпанным опавшими листьями или еще не очистившимся от снега, зимой – занесенным сугробами, а летом – сухим и жестким, – так вот, там ходили люди. И у каждого была своя история. И как было здорово эти истории придумывать! Телевизор смотреть не надо, все можно было и так вообразить.

Но вот именно сейчас ничего толкового у Аси не придумывалось. Над красивой головой Павла сгущались нешуточные тучи, а она бездействовала.

А что сделаешь, если рядом с ним неотлучно вертится Курбаленко! Она Быковского не оставляла ни на секунду. Только если на улице…

– Что там у Леры? – как всегда, не в кассу и, как всегда, с большим опозданием спросила Царькова. – Звонит?

– Нет, – вздохнула Ася. – Один раз только позвонила. И то связь оборвалась.

– Значит, она Быковскому звонит, – легко предположила Светка.